Ядовитые письма
Шрифт:
— Несомненно, — подтвердила мисс Силвер. — Но все эти части обвинения не вяжутся со смертью Конни Брук и тем самым с анонимными письмами.
Марч предпочел пропустить ехидное замечание мимо ушей и продолжил:
— Давайте вернемся теперь к Метти Эклс. Одно из ваших последних предположений по ее поводу сводилось к тому, что, раз она не писала анонимок и Рептон не имел против нее никаких подозрений, значит, ее взволнованность была следствием того, что он сообщил ей о своем разводе. Вам не кажется, что это ваше предположение может быть подкреплено тем, что Метти мгновенно и недвусмысленно обвинила Сциллу в убийстве мужа?
С моей точки зрения, вполне убедительное объяснение поведения мисс Эклс.
— А сама Метти Эклс что рассказывает о своем разговоре с Роджером?
— К сожалению, ничего, что прояснило бы ситуацию.
Она отнесла ему чай, полковник сидел за столом и выглядел «как обычно». Утверждает, что не задерживалась в кабинете, а поднялась в комнату мисс Мегги и привела себя в порядок, прежде чем вернуться в гостиную. Конечно, я могу нажать на нее и прямо спросить, говорил ли Роджер Рептон о своей жене Но, послушайте, неужели вы всерьез ее подозреваете?
На некоторое время в комнате воцарилась тишина.
— Ты совершенно справедливо отметил, — задумчиво произнесла наконец мисс Силвер, — подозрения — это не доказательства, но я верю, что обнаружить хотя бы одно доказательство вины человека, совершившего по крайней мере два убийства, возможно. И искать это доказательство или даже доказательства следует именно в области, которая объединяет эти преступления, и я абсолютно убеждена, что это вопрос об анонимных письмах. Вот только копать придется глубже, чем предполагалось сначала. Поэтому мне хотелось бы вернуться к письмам, полученным Дорис Пелл, которая утонула в пруду. Она жила с тетей, бывшей горничной миссис Грей, местной портнихой. Тетю, конечно, допрашивали?
— Конечно. С ней беседовал Крисп. Девушка получила несколько писем, но тетя показала только последнее. Обыкновенная грязь — какие-то бессмысленные, необоснованные обвинения в аморальном поведении.
— Что же мисс Пелл смогла сообщить инспектору?
— Да ничего. Она только плакала и причитала, что за добрая девочка была Дорис и что никто никогда про нее и ее семью худого слова не сказал. Они католики, очень религиозные, потому-то Дорис и не смогла перенести позора.
Мисс Силвер довязала ряд и отложила работу, потом взглянула на Марча и спросила:
— Рэнди, ты не против, если я сама побеседую с мисс Пелл?
Марч не возражал.
Глава 30
Мисс Пелл жила совсем недалеко от почты. Ее дом был слишком велик для одного человека, и она подумывала, не взять ли ей постояльца. Однако оказаться ее постояльцем было бы непросто — требованиям почтенной женщины соответствовала довольно узкая прослойка общества. Мужчины вообще не рассматривались, женщина должна быть не настолько молода, чтобы возникли хоть малейшие сомнения в добропорядочности ее поведения, — никакого намека на легкомыслие! — но и не столь стара, чтобы возникла необходимость обслуживать и обихаживать ее, что, как объясняла хозяйка, является обязанностью лишь по отношению к родственникам. Боже упаси, от своих обязанностей она не стала бы отказываться, но не имеет желания выполнять чужие и утруждаться ради посторонних. Таким образом, комната Дорис до сих пор оставалась незанятой.
Дома здесь имели общие боковые стены, так что мисс Пелл могла не опасаться, что в случае нужды она не сможет никого позвать. Тишина и одиночество ей тоже не грозили. Если постучать в правую стену, то миссис Реннис стучала в ответ и спрашивала, не надо ли чего. Из-за левой стены отвечал молодой мистер Мастере. Конечно, такая близость соседей и хорошая слышимость помимо плюсов имела свои минусы. Например, миссис Реннис постоянно ругалась с падчерицей, переходя при этом из комнаты в комнату, так что укрыться от их голосов было невозможно.
А малыш Мастерсов, конечно, очень мил, но все равно время от времени закатывается плачем. Но, философски замечала мисс Пелл, если все дни напролет сидишь дома и шьешь, то бывает даже интересно послушать, что происходит у соседей.
Мисс Силвер нанесла визит почтенной портнихе около половины четвертого. Мимо лестницы, ведущей наверх, мисс Пелл проводила ее по узкому плохо освещенному коридору к полуоткрытой двери комнаты, которая удивляла своим непомерно большим эркером. В доме было очень чисто, но стоял специфический запах, неотделимый от профессии хозяйки.
Тетушка покойной Дорис Пелл оказалась женщиной лет пятидесяти с острыми чертами худого поблекшего лица, красными, как будто воспаленными глазами. Редкие с проседью волосы были стянуты в тугой пучок на затылке. Она сразу же обрушила на гостью град слов:
— Если вас попросила зайти мисс Рени насчет юбки, которую она давно собиралась мне отдать для переделки, то, боюсь, я не смогу ее взять. А вы та дама, которая у нее остановилась… мисс Силвер?
— Да, это я, — ответила та с дружеской улыбкой и поинтересовалась:
— Значит, вы так заняты, что взять дополнительную работу не сможете?
— Понимаете, сейчас у меня очень много заказов… разве только что-нибудь несрочное, — стала объяснять мисс Пелл.
Женщина немного заикалась и в то же время говорила очень быстро — несколько слов сливались в одно, за чем следовала пауза, как будто говорившей не хватало дыхания, а потом, набрав в легкие побольше воздуха, она торопилась единым махом закончить предложение.
— ..Я еще не оправилась от потери, — продолжала она. — Я так горюю о моей бедной племяннице… конечно, вы слышали о ней, раз живете у мисс Рени. Такое горе, да еще я осталась с работой, рассчитанной на двоих, и все никак не могу с ней разделаться.
Мисс Силвер могла отличить настоящее горе от показного, и искренность мисс Пелл не вызывала у нее сомнений. Красные воспаленные глаза этой женщины говорили о пролитых слезах и постоянном недосыпании, поэтому ответ ее был полон участия:
— Я уверена, что все здесь искренне сочувствуют вашей беде.
— Да, все были очень добры, но ее все равно не вернешь.
Если бы не эти письма… — Губы мисс Пелл задрожали.
Она и сама не знала, почему вдруг заговорила о письмах. Ее спрашивали о них на дознании, но тогда она была почти без памяти, ничего не понимала. Они были безнравственными, даже хуже. Добропорядочная христианка даже и слов не может найти, чтобы определить их, как они того заслуживают. А Дорис всегда была такой тихой, хорошей девочкой. Ноги хозяйки дома внезапно ослабли, и она, едва доплетясь до ближайшего стула, рухнула на него. Кое-как справившись с подступающими слезами, она попыталась выразить словами свои чувства: