Ядро ореха
Шрифт:
— И-и, Мирсаит-абзый, и не спрашивай! Как говорится, купил, нашел, еле ушел. Денег аж не хватило, в придачу отдал — все, что по-русски знал!
Вот какие пошли дела. На занятия Зульхабиры Нефуш ходит в черном «пинжаке», лишнего не болтает, молчит все больше. И в его бессловесности виновата определенно комсомолка Зульхабира.
Научить джигита-землекопа по имени Набиулла Фахриев (а попросту Нефуш — Певчая Пташка), научить этого Нефуша читать и писать, снять с него хоть один слой невежества, направить кипучую энергию по верному руслу — доброе дело! Добрым этим делом и занималась «учителка» Зульхабира. Но...
Но Зульхабира, острая на язычок, подымает на смех каждое начинание Нефуша: его черный «пинжак», его замысловатую прическу, красноречивые взгляды и тяжелые вздохи. А потянется за ней Нефуш, только рукой отмахивается «учителка» — мол, что за поведение, ученик Фахриев?! И знать она того не хочет, что будто заново родился Нефуш и белый свет для него клином сошелся, разбередила его «учителка», ох, разбередила...
12
Прошло полгода еще, и на строительстве не осталось уже артелей: из числа сознательных рабочих стали создаваться бригады. День ото дня погоня за длинным рублем сводилась на нет, в ликбезе, у Зульхабиры Кадерматовой, рабочие постигали науку читать; теперь многие подписались на газету «Путь социализма». И даже увлекались по вечерам книгами — для этого в дальнем углу барака отгородили помещеньице, названное гордо «красною комнатой».
В середине февраля бригаду Ардуанова занесли в книгу Почета уральских строителей. И Мирсаит-абзый получил из самой Москвы книжечку: в красной жесткой обложке, с серебряно светящейся подписью — «Ударник».
Поначалу решил он бригаде об этом не сообщать.
Но не прошло и трех дней, как прислали ему замечательную книжечку, подлетел к Ардуанову запыхавшийся Нефуш: в руках держал он распахнуто газету, рядом шумели товарищи, галдели, орали, перебивая друг друга, но так радостно — ни единого слова понять было невозможно.
— Ох, ребятки, да не галдите вы эдак. Аж в ушах у меня заложило. Давайте по одному, — сказал им бригадир.
— Мирсаит-абзый, душа моя, — начал было, захлебываясь от радости, Певчая Пташка, но перебил его Шамук, заслонив широким плечом, вышагнул сам вперед.
— В газете пропечатали. Чтоб мне свету больше не видеть, не веришь, так на вот, сам почитай, — да и вырвал из рук Нефуша газету, подавая ее достойно бригадиру.
Нефуш, конечно, полез в бутылку. Разве можно так — одним словом — передать всю радость, его обуявшую? Тьфу, Шамук — полено неотесанное!
— Погоди, Мирсаит-абзый, погоди, сам все расскажу. Я первым увидел! Не суйтесь! Я расскажу — этим тоже я сказал, они бы и не увидели сами!
— Ну-ка, чего ты им сказал такое? — взял Ардуанов газету.
Ребята умолкли, смотрели сияющими глазами. Мирсаит-абзый неспешно расправил газету, разложил ее на коленях, всмотрелся.
— Где тут? Ага, вижу...
Стал читать. Медленно читал, лицо его было спокойно, в особой радости не расплывалось.
Ребята заволновались, стали еще пуще кричать, махать руками: что ты? Да разве ж так читают? Весь смак потерял, ай, Мирсаит-абзый,
Певчая Пташка, который в ликбезе занимался всех старательнее и по причине любви своей к учителке Зульхабире через месяц уж научился грамоте так, будто знал ее отроду, который газеты проглатывал, будто воду пил, Нефуш — Певчая Пташка подлез бригадиру под руку да и пошел без единой запинки:
— «Прошли времена, когда бригада работала только за деньги — нет, теперь все по-другому. Денежные интересы отброшены на самый дальний план...»
— Чуете, так и закручено: на самый, мол, дальний план.
— Ты читай, брат, читай, — рокотнул Мирсаит-абзый, улыбаясь в пышные, чуть выгоревшие усы.
«...Рассол, стекающий от древних соляных заводов, годами, веками впитывался в податливую когда-то землю, превратил ее в бескрайний булыжник. Гнулись ломы, притуплялись кайла; железные лопаты зазубривались и ломались. Но твердому камню ардуановцы противопоставили силу рук своих и взрывную силу аммонала, волю к победе и несгибаемый энтузиазм — камень покорился. Уложены фундаменты... Пример их мужества вдохновил всех на строительстве, и даже отлынивающие от работы прогульщики-дезертиры поднялись к трудовому геройству».
— Эх, и сказанул! Вот так сказанул, я это понимаю! Верно, Мирсаит-абзый?
— Лишку хвачено, — отвечал Мирсаит-абзый. — Те дни, когда ломы гнутся, впереди еще...
Ребята сникли разом, радость их пожухла, словно солнечный день заволокли тучи. Понимал Ардуанов, что нельзя им потерять головы, нельзя переоценивать свои силы, но оставлять парней в разочаровании тоже не годилось, получалось нечестно и неумно.
— Шамсутдин, сынок, ну-ка сообрази там чайку, — проговорил он, лукаво сощурясь.
Сели все вместе за стол, отдуваясь, причмокивая, стали пить из блюдечек горячий чай.
— Вы уж, ребятки, на меня не серчайте, обиды не держите. Радости, конечно, радоваться надо, это не грех, так оно и положено. — Ардуанов замолчал, долго вытирал мягким полотенцем вспотевшую от чая бритую голову. Затем серьезно продолжил: — Нельзя нам, ребятки, оставаться лишь землекопами...
— А чего, разве мы плохо работаем?
— Слов нет, работаем хорошо. И все же мало нам чести оставаться землекопами — ведь это не специальность, большого ума тут не надо. Начальники говорят, товарищ, мол, Ардуанов, ребята в твоей бригаде — молодцы, джигиты, работают на совесть, прогулов совсем нету и драчунов тоже. — Бригадир глянул в сторону Шамука, подмигнул; тот, вспомнив былой грех, густо покраснел и отвернулся. — Ну, а ежели так, чего, значит, дальше-то делать? А надо нам, ребятки, думать о завтрашнем дне и работать с прикидкой — то исть надобно нам освоить хорошую специальность.
— Какую специальность?
— Начальники говорят, давайте, мол, учитесь на бетонщиков — вот это дело!
— Батюшка, дак мы теперь на всю жизнь здесь остаться собираемся, так, что ли?
— Ты, сынок, старших-то не перебивай, послушай лучше. Это уж твоя воля — останешься ты здесь али не останешься, никто тебя к тому принуждать не будет. А специальность тебе не помешает, карман, как говорится, не оттянет. Сам знаешь, с ремеслом не пропадешь, оно завсегда поможет жизню прожить.
Ребята переглянулись: шо, мол, делать-то будем; от бригадира своего секретов они не держали.