«Як» – истребитель. Чужая судьба
Шрифт:
– Может, ты все же снимешь свою… куртку? – Нина неловко улыбнулась.
Когда он стянул свой комбинезон, в комнате снова повисла тишина, только на этот раз восторженная. Виктор успел перехватить завистливый взгляд Вики на Нину. В глазах этой девушки золотой блеск наград уже затмил ожоги.
– Ого, – сказала она, – а расскажите, за что вас наградили?
– Летал, стрелял, – махнул он рукой, но, увидев у них в глазах огонек разочарования, принялся рассказывать. Девушки чистили картошку, а он разливался соловьем, вспоминая о проведенных боях, о сбитых немцах, безбожно привирая
– А ты на фронт больше не полетишь? – спросила Нина.
– Ну почему же, скорее всего полечу, и довольно скоро. Я тут… как бы это объяснить… возвращаю летные навыки. После долгого перерыва в полетах необходимо восстановление, наработка моторики. А поскольку я уже почти в форме, то, значит, скоро обратно. – Он им подмигнул.
– А невеста у вас есть? – спросила вдруг Вика. Нина на нее покосилась, но ничего не сказала.
– Невеста. – Виктор машинально потер щеку, настроение подпортилось. – Раньше я думал, что у меня есть невеста. Только потом потерялась куда-то, а когда я ее уже через полгода увидел, с женихом… вернее, это она меня увидела… вот таким вот, как сейчас, то заплакала и убежала. Поэтому я не могу сказать, что у меня есть невеста.
– Значит, она вас не любила! – безапелляционно заявила Вика. Нина посмотрела на нее неприязненно, но ответа Виктора ждала с любопытством.
– Не знаю, не хочу ее судить. Сложно все получилось. Возможно, для нее это я пропал… в общем, непонятно все, не хочу я об этом говорить.
Вика пошла жарить картошку, и они остались в комнате вдвоем. Нина сразу засмущалась, сложила руки на коленях, словно отделилась.
– А куда Тома подевалась? – чтобы хоть как-то поддержать беседу, спросил Виктор.
– Она в госпитале, меня подменяет, – коротко ответила девушка. Ее былая веселость и общительность, проявленные ранее, в поезде, куда-то подевалась. Пауза в разговоре затягивалась.
– Наверное, я зря пришел, – вздохнул Виктор.
– Нет, нет, – вскинулась Нина, – не зря. Просто я подумала… мы не сможем часто видеться. У меня работа в госпитале и в институте лекции еще, я просто не смогу. Я тут-то ночую раз в неделю, больше на работе все… Тебе, наверное, не нужна такая…
Виктор увидел, как ее лицо заливает бледность, а широко открытые глаза смотрят куда-то сквозь него, в пустоту. «Отмазывается, – подумал он, – не хочет. Вот блин, ну почему мне так не везет?» Настроение испортилось окончательно.
– Разумеется, не сможем, – ответил он. – Я в Саратов, можно сказать, случайно попал. Может, еще буду приезжать, а может, и нет. Когда на фронт пошлют, тогда уж точно не увидимся. А какая мне нужна девушка, то это только мне решать. – Виктор немного помолчал, и добавил: – Ты если не хочешь, то так и скажи. Я уйду безо всяких обид. Мне обижаться не на что.
Нина молчала. Виктор подумал, что в летное общежитие лучше идти сейчас, пока окончательно не стемнело. Он тяжело поднялся с жалко заскрипевшего стула, нога привычно заныла.
– Нет, не уходи, – Нина схватила его за руку, – пожалуйста.
Пальцы у нее оказались горячие, обида моментально пропала, желание уходить тоже.
– Я просто… не знаю… останься, – глаза у нее были испуганные.
«Да ей меня просто жалко, – вдруг пришло ему в голову, – из жалости привечает, поэтому и оставила». Мысль эта была неприятна, но, поразмыслив, он смирился. Из жалости, не из жалости – какая разница. Война идет, надо жить сегодня и сейчас, потому что завтра может и не быть. Он накрыл ее ладонь своей, чуть сжал. Нина слабо улыбнулась.
– Тебя до которого часа отпустили? – спросила она.
– Завтра в семь улетаю. – Он неопределенно пожал плечами. – Так что на сегодня я птица вольная.
Ужин поспел аккурат к приходу Томы. Письменный стол освободили от учебников и чуть подвинули из угла, чтобы всем хватило места. Главным украшением его служила большая сковорода жареной картошки и бутерброды из перемешанной с луком, измельченной тушенки. Когда уже хотели садиться, девушки пошептались, и Вика поставила на стол маленькую бутылочку.
– Вот, для вас, – сказала она, – мы слышали, что летчики любят водку пить. – Она по-прежнему называла Виктора на «вы».
– А я слышал, – удивился Виктор, – что студенты, в частности медики, любят пить не меньше, особенно спирт.
– Это спирт и есть, – рассмеялась Нина, – разбавленный немного. Только мы не пьем.
– Не пьет одна сова, – в свою очередь улыбнулся Виктор, – я думаю, вы поддержите мой тост! За победу!
«Непьющие» тост поддержали. Спирт оказался действительно слабо разбавленным, градусов в шестьдесят, и лихо ударил в голову. Девушки сразу раскраснелись и принялись уплетать картошку за обе щеки, Виктор не отставал. Такой вкуснятины он не ел давно. Подогретый спиртом ужин проходил очень весело. Очень скоро он общался с девушками так, словно был их старым другом и знал их сто лет.
После ужина, пока заваривался чай, он пошел курить. Нина увязалась следом. На коммунальной кухне какая-то старушка варила на примусе кашу, другая мыла в тазике посуду. Виктор стал предметом их самого пристального изучения, поглядывали в его сторону скорее одобрительно. Он легонько подтянул к себе Нину за руку и тихонько приобнял, как бы заявляя на нее свои права. Она не сопротивлялась и, довольно улыбаясь, запрокинула вверх голову. Глаза у нее были чуточку пьяные, и, если бы не посторонние, Виктор давно бы ее целовал.
Бабка у примуса чуть кашлянула и неожиданно сильным голосом спросила:
– А сколько же тебе лет, сынок?
– Двадцать два, бабуля. – Он сильнее прижал к себе девушку, отчего та возмущенно пискнула и поспешно освободилась.
– Вот же война проклятая, – закачала головой бабка, – а я уж думала, глаза подводят. Лицо молодое, а сам, как мой старик. – Бабка широко закрестилась, отчего Нина презрительно сжала губы.
Курить Виктору сразу расхотелось, и он потянул Нину обратно. Едва они вышли из кухни, в узенький безлюдный коридорчик, он остановил ее и, подхватив на руки, принялся целовать. Она откликнулась охотно, довольно умело и с нешуточной страстью. Он даже в первые несколько секунд растерялся.