Яма
Шрифт:
— Итак, — сказала я. — Что бы ты посоветовал начинающему бунтарю?
— Думать по-крупному, — сразу же ответил он. — За мелкие пакости исключают.
— По-крупному, как в случае с речью в честь окончания семестра?
— Именно. И личные особенности тоже имеют значение. Я знал, что Аркрайт даже не станет искать нарушителя, потому что начать какое бы то ни было расследование значило бы признать истинность завуалированного обвинения в баловстве с овечками.
— Тому, кто пытался оклеветать Лоу, это было бы только на руку, — заметила я.
— Да. Так что он обратил все в шутку и отсмеялся.
— Сочувствую тому университету, которому ты достанешься, — осторожно пошутила я.
— А, — отмахнулся он. У него был мелодичный спокойный голос. — Не стоит. Думаю, злым шуткам скоро настанет конец.
— Совершенствуешься?
— Безусловно.
Я поразмыслила над его словами.
— И что же такое Яма?
— О, это не шутка. Ничего даже близко похожего. Разве я не сказал? Это эксперимент...
— ...с реальностью, — закончила я. — Ты говорил.
— Нечто особенное. Да.
Услышав шаги, мы подняли головы. Джефф завернул за угол и увидел нас.
— Привет, ребята. Слышал, здесь затевается вечеринка?
— Надеюсь, ты взял все необходимое? — поинтересовался Мартин.
— Видимо, ты не знаешь о слухах, — ответил Джефф. — Что у тебя там?
— Там, — объяснил Мартин, — веревочная лестница. Важная составляющая нашего маленького приключения.
— Жутковато, — заметил Джефф.
В четыре, когда пробыть в Яме осталось всего час, атмосфера стала намного более расслабленной. Выпив больше сюрпризной водки Джеффа, чем намеревался поначалу, Майк сидел, окутанный теплым ореолом благодушия, которое простиралось на все вокруг. Смешанная с лимонадом водка стала и на вкус как лимонад. Он выпил четыре кружки этого коктейля и наполовину опустошил пятую, не отставая от Джеффа и Фрэнки. Ведь через час, говорил он себе, все будет кончено. Майк нахмурился: взбираться по веревочной лестнице будет нелегко.
Тут он понял, что Алекс ему улыбается.
— Майки, у тебя жутко пьяный вид, — заметила она.
— Неужели?
— Да.
— Пьяный вид. Как это?
— У тебя такой... рассеянно-окосевший вид, вроде того.
Майк изобразил презрение.
— Это у тебя перед глазами все плывет, — съязвил он.
Алекс рассмеялась.
— Возможно, — призналась она.
— А кто из нас круче всех? — громко спросила Фрэнки.
— О чем это ты, черт возьми? — брякнул Джефф.
— О том, кто круче, — ответила Фрэнки. — Майк — крутой. Алекс тоже крутая. Фрэнки — необыкновенно крутая. Но кто из нас самый крутой?
— Какая муха тебя укусила? — поморщилась Алекс.
— Даже не спрашивай, — Майк махнул рукой.
— Я против слова «крутой», оно меня бесит до чертиков, — сказал Джефф.
— По-моему, самая крутая — это Лиз, — решил Майк.
— Спасибо, — ответила Лиз. — И какими же качествами должна обладать крутая девчонка?
Майк задумался. Вместо него ответил Джефф:
— Главное — красивые ноги и любовь к приключениям.
— Это не крутая девчонка, — возразил Майк. — А опытная шлюшка. Ха! Шутка!
— У нашей собаки красивые ноги и тяга к приключениям, — Алекс лукаво прищурилась. — Что многое говорит о твоих предпочтениях среди женщин, Джефф.
— Опять она на меня наговаривает, — пожаловался он.
— Шутка удалась? — спросил Майк.
— Думаю, этого следовало ожидать, учитывая обстоятельства, — ответила Лиз.
В банке на моем столе стоят карандаши и ручки. Я иногда удивляюсь, почему мы до сих пор живем в этом огромном старом доме, со всех сторон окруженном деревьями, вдали от поселка. Река тянется через лес примерно на четверть мили. Я очень люблю реку; вчера я снова была там, прошлась до каштановой аллеи. Но этот дом для меня загадка. Первый этаж и чердак — мои владения, и они стали на меня похожи: бывает, комнаты становятся похожими на своих хозяев. Взять хотя бы комнату моей матери рядом с кухней: голубую, чистую, свежую, с акварелями на стенах и изящной вазой на подоконнике. А моя комната — водоворот коричневых и охряных цветов, оттенков осени, которые на солнце загораются ярким огнем. Вдоль плинтусов выстроились разнообразные свидетельства моего прошлого, упрятанные в обувные коробки и полиэтиленовые пакеты. Мое окно выходит на противоположную от чердачного окна сторону, и сидя на кровати, можно увидеть деревья у реки, и ни одного здания вокруг.
Так вот, когда я гуляла, я встретила девушку, которую, кажется, не видела тысячу лет.
— О, — произнесла она. — Привет. — Странно было видеть, как быстро мы стали друг другу чужими.
— Привет, Алекс.
— Вышла прогуляться?
Я улыбнулась в ответ.
— Вроде того. — И вдруг мне стало ее очень жаль: вот она стоит и не знает, что сказать, ей неловко смотреть в лицо человеку, который внушает ей и чувство признательности, и страх. — Пойдем, — сказала я. — Выпьем колы. Мы могли бы поговорить.
Она отреагировала слишком быстро:
— О чем?
— О том, чем ты сейчас занимаешься, например. Мы давно не виделись.
Она признательно улыбнулась.
— Хорошо. Кажется, на стоянке был фургончик с мороженым?
— Фургончик Джима. Да, в это время он всегда здесь.
Я пошла и купила колы. Мы сели в тени большого старого бука.
— Ну что? — спросила я.
— Не знаю. — Теперь ей явно было намного уютнее. — Наверное, мы скоро переедем.
— Жаль, — ответила я. — Знаешь, все мы будем по тебе скучать.
Она засмеялась, но не слишком весело.
— Конечно, я тоже. Но вообще-то, я не против переехать. Мне здесь теперь делать нечего. Когда смотришь на это место со стороны, понимаешь, как здесь... тесно, какой это маленький город. Я не буду жалеть.
Наше пребывание в Яме маячило в подтексте разговора, словно призрак; каждое слово было заражено Ямой. Когда что-то уже сделано, обратного пути нет. Вскоре мы разошлись, каждая под своим предлогом, отделавшись дежурными фразами.
И всего на секунду меня охватило желание закричать на всю стоянку, в присутствии потных женщин с колясками и лысых толстяков: «Я спасла тебе жизнь! Неужели тебе больше нечего мне сказать?»