Ян Гус
Шрифт:
Здесь уместно остановиться на национальном чувстве Гуса. Противники — и это нашло свое отражение в обвинениях, предъявленных Гусу в Констанце, — упрекали его в национальной нетерпимости, шовинизме. Это было глубоким и сознательно распространяемым заблуждением. Так, Гусу ставили в упрек его участие в издании кутногорского декрета, вызвавшего уход из Чехии немецких магистров и студентов. Но Гус вовсе не изгонял их из Праги — они ушли по собственному решению, не желая подчиняться новому уставу Пражского университета.
Противоречия между немецким и чешским элементом в Праге вообще были связаны с тем, что немцы представляли собой экономически более сильную прослойку, заинтересованную
К тому же Гус ясно высказался о своем «национализме», и его слова снимают с него всякое подозрение в однобоком патриотизме или в шовинизме. Он подчеркивал, что оценивает людей не по их национальности, а по характеру: «А посему говорю по совести: если б знал я иноземца, откуда бы ни был он, в добродетели его еже Бога любит и за добро стоит более, чем мой собственный брат, и был бы мне милее брата. Потому и хорошие священники-англичане (намек на Уиклифа) мне милее, чем нечестные священники чешские, а добрый немец милее злого брата».
Другое свое сочинение, «Зеркало грешного человека», Гус снова посвящает почти исключительно критике духовенства. И снова оно написано образным, сочным, понятным для народа языком.
«Нет более погрязших в наслаждениях, нежели священнослужители, отрекшиеся от Христа… Они не знают страданий — разве что брюхо заболит от обжорства и пьянства; велики труды их, если и на конь их сажают и на ложе уносят. В бедности видят мерзость, в гордыне — величие, разврат слывет состоянием естественным… О, если бы могли они заглянуть в конец, ибо не помогут им после смерти папские грамоты, если им не предшествуют добрые дела!»
Из круга этих резких, боевых трактатов выделяется произведение «О познании истинного пути к спасению», которое по первым словам своим «Слушай, дочка!» кратко называется: «Дочь». В этом небольшом сочинении Гус обращается к женщинам и прежде всего к тем, которые с молодых лет посвятили себя служению Христу. Это произведение, которое ставит перед молодыми женщинами самые высокие моральные цели, полно сердечной нежности, что сообщает ему неожиданную и необычную прелесть.
Но всей этой богатой литературной жатвы было недостаточно, чтобы удовлетворить Гуса. И снова из-под его пера выскальзывает фраза: «Я, к сожалению, не смел поднять свой голос против явного зла, неразумно опасаясь гонений, проклятий, осуждения и смерти убоявшись. Но милосердный Спаситель, допустивший меня исправлять дело его, теперь внушил мне смелость не страшиться, но правду говорить наперекор любому, кто противится закону Иисуса Христа».
И Гус возобновил свою проповедническую деятельность. «Раньше я проповедовал в городах, ныне же под частоколами, возле замка по названию Козий градек, на дорогах между городами и деревнями».
Район его действий действительно расширялся, и для дальних поездок ему приходилось брать лошадь у владельца Козьего градка. Увеличивалось и число тех, кто приходил услышать его, люди шли из близких и далеких мест, иногда проведя целые сутки в пути. Вместо бревенчатого потолка Вифлеемской часовни над Гусом и его слушателями простирался синий шатер небес, а балдахины кафедры заменяли ветви раскидистой липы. Но те же страдания, которые приводили к Гусу пражских слушателей, собирали теперь вокруг него «верных» из деревень. Так Гус снова оказался среди своих, среди людей, которые слушали
Но литературную деятельность Гус не прекращал.
В начале 1413 года он закончил одно из известнейших своих произведений — «О симонии», то есть о вопросе, который особенно беспокоил его, потому что был связан с важнейшим пороком церкви, утратившей первоначальную чистоту. В этом трактате Гус снова очень убедительно и конкретно показывает, как проявляется симония в действиях отдельных членов церкви — от папы, епископов и аббатов до рядовых монахов и белого духовенства, то есть приходских священников. В сельской тиши своего уединения Гус с железной логикой связывает причину со следствием и отыскивает самые разнообразные симптомы этой «золотой болезни» церкви. Несомненно, сочинение именно этого трактата оказалось его тягчайшей виной в глазах констанцского судилища.
За этим весьма пространным сочинением Гус написал еще трактат «О шести заблуждениях», носящий столь же яркий пропагандистский характер, здесь он разбирает заблуждения, которыми священники заразили христианство. Основные положения этого труда Гус приказал начертать «а стенах Вифлеемской часовни.
Затем последовали еще два трактата: «О церкви», где Гус изложил свое известное понимание церкви, и «Постилла», или «Изложение священных чтений воскресных», представлявшее собой, по сути дела, собрание проповедей.
Вероятно, в этот период Гус был счастливее всего и жил наиболее полной жизнью. Казалось, стены Вифлеемской часовни раздвинулись, превратившись в простор под открытым небом, простор, заполненный более многочисленными толпами, чем это могло быть в Праге; и мысли здесь рождались быстрее, чем их могло записать перо.
Но Гус не подпадал под влияние теперешнего своего настроения, каким бы убедительно радостным оно ни было. Он воспринимал действительность как нечто целое, и хотя был удовлетворен своей деятельностью в провинции, не забывал и о Праге. Он несколько раз приезжал в Прагу и поддерживал с ней постоянную письменную связь. Писал он друзьям, писал и послания, предназначенные для публичного прочтения, главным образом в Вифлеемской часовне. Одна мысль является общей для всех этих посланий — призыв к верности и стойкости. «Посему, возлюбленные, не бойтесь, и да не тревожит вас страх оттого, что некоторых из вас искушает Господь, допуская антихристовых слуг пугать вас гонениями (судебными)… Стойте твердо на правде, кою познали… Наконец прошу вас, возлюбленные, молитесь за тех, кто возвещает правду Божию, и за меня молитесь, чтобы и я усерднее писал и проповедовал против злобы антихриста и чтобы, когда настанет труднейшее время, привел меня Господь в ряды воителей своих, дабы мог я защищать правду его».
В этих писаниях Гуса нет ни слова о его личной судьбе. Он хлопочет лишь о том, чтобы выполнить свою миссию, и о том, чтобы приверженцы его не изменили общей борьбе.
В одном письме, написанном в конце 1412 года ректору Пражского университета, Гус открывает основной источник силы, на которую он опирается, и одновременно указывает слабые стороны своих противников: «Люди, ослепленные гордыней, честолюбием, величием и скупостью, позволившие отвратить себя от правды, лишены терпения, а тем самым — любви и всех добродетелей; они слабеют духом, испытывая странное смятение в сердце своем, ибо, с одной стороны, их теснит сознание правды, а с другой — страх; боятся они лишиться величия своего и отдать на смерть грешное тело. Я же пойду на смерть, если таково будет милосердие Божие, ибо не хочу жить в этом жалком мире, если мне не дано побуждать себя и других раскаяться согласно воле Божией».