Янтарь чужих воспоминаний
Шрифт:
— А прыгать лучше выше, с моста, — протянул я, поднимая воротник. Все же у реки зябко. — Здесь ты лишь нахлебаешься воды, но скорее всего выплывешь и свалишься с воспалением легких.
— Откуда вы знаете? — буркнула она, снова уставившись на воду.
— Знаю. Прыгал. Выплыл. Жаль, никто не подсказал.
— Вы прыгали? — ее глаза округлились, сделав девчонку похожей на сову. — Врете! Вам-то это зачем? У вас вон все есть…
— И у тебя все есть.
—
— Вечером дождешься меня возле дома, проведаешь Мрака, — бросил я и, отвернувшись, неторопливо пошел вдоль кованой решетки, что кружевом оплетала гранит и реку. Иллюзорная хрупкая ограда, созданная для украшения, а не защиты. Люди плюют на эту легкую ажурность и лезут к воде, что лежит внизу. И река перед ними беззащитна.
Я не оглянулся, вливаясь в поток людей на тротуаре.
***
К вечеру я почти забыл про утреннюю встречу на парапете, и лезвие скользнуло в ладонь, когда увидел темную фигуру, скрючившуюся у моих дверей. Издалека она больше походила на кучу тряпья и мусора, чем на живого человека. Казалось, что у ограды просто кто-то бросил старую, давно отслужившую куртку, штаны, цвет которых было не определить из-за их затертости, и грубые ботинки. Все это тряпье скрывало такую тощую фигуру, что казалось, будто внутри одежды ничего и нет.
И я не расстроился бы, если бы это было так.
Но мусор зашевелился, выпрямляясь при моем приближении, и лезвие снова спряталось. Я хмуро кивнул девчонке, надеясь, что она уйдет, и уже пожалев о своих словах. Но она не уходила, топталась рядом, пока я открывал дверь, сопела в затылок. Еще и замечания отпускала.
— У вас очень запущенный сад, — поцокала она языком. — А вы вроде при деньгах. Надо нанять хорошего садовника, он вам тут живо порядок наведет! Смотрите, розы переродились в дичку…
— Мне так нравится, — отрезал я, распахивая дверь дома. — Ботинки за порогом сними. И куртку, — посмотрел на нее скептически. По хорошему, штаны бы тоже снять - боюсь, она мне диван загадит.
— Штаны у меня чистые, — обиделась девчонка и вытерла рукавом мокрый нос. — Я на картонке сидела!
Но куртку сняла и положила в угол, рядом с грязными ботинками. Я щелкнул включателем, проходя в гостиную, обернулся, прищурившись, рассматривая свою нежеланную гостью. Она, округлив глаза — меня. Без куртки стало понятно, что девчонка еще худее, чем я думал, тощая, как Мрак. Широкие штаны держатся на бедрах лишь благодаря толстому ремню с квадратной металлической бляшкой, от которой на животе осталась красная полоса. Ноги босые и грязные, носки отсутствуют. Сверху на ней — тонкая зеленая кофта, слишком короткая и не закрывающая впалый живот. О том, что передо мной все же представительница женского пола говорила лишь острая грудь, натягивающая ткань и не сдерживаемая бельем. В вырезе кофты— тонкая бледная шея и выпирающие ключицы. Лицо испачканное, нос красный и распухший, а искусанные губы, напротив— бледные, с синим отливом
Цветок помоек и принцесса отбросов.
Я отвернулся и ушел на кухню разогревать ужин. Когда обернулся, девчонка сидела, ссутулившись за столом, и жадно принюхивалась к плывущим аппетитным запахам. Как она подошла, я не услышал, все-таки двигается она почти беззвучно, как кошка. Но это понятно. Дети окраин быстро учатся умению не привлекать лишнего внимания и растворяться в тенях города.
— А где Мрак? — хрипло спросила она и снова вытерла нос рукавом.
— Там есть салфетки, — кивнул я на украшенную орнаментом серебряную коробочку. — А Мрак сам придет, когда захочет.
Поставил перед девчонкой тарелку с покупными котлетами и картошкой, рядом стакан молока. Себе налил виски, добавил льда. Есть мне не хотелось. Девчонка сглотнула, косясь на горку еды, вытерла нос и смутилась. Потянулась к коробке и неловко уронила ее на пол, свалилась со стула, пытаясь поднять. Снова вытерла нос рукавом и посмотрела на меня с вызовом. Я не двигался, потягивая виски и наблюдая ее бестолковые движения.
— Сколько тебе? Лет.
— Двадцать пять!
— А если правду? — хмыкнул я.
—Восемнадцать, — она смутилась, тронула вилку бледными пальцами. Под короткими неровными ногтями — траурная кайма грязи. — Правда, восемнадцать! Месяц назад исполнилось…
Я осмотрел ее тощее тело. Восемнадцать? На вид меньше.
— Ешь, — приказал я, и она послушалась, торопливо принялась впихивать в себя еду, положив руки на стол и почти обнимая тарелку, растопырив локти. Такая характерная поза. Так делают те, кто привык охранять свою еду от посягательств более сильных тварей, способных ее отобрать. Кажется, если бы я не смотрел, она и вилку бы бросила, ведь руками быстрее, в пригоршню больше еды помещается.
Отвернулся, налил в чайник воды и поставил на плиту. С виски пора завязывать, последнее время я пью слишком много. Плохо. Так что придется заливать в себя горький кофе.
— Не боишься заходить в дом к незнакомцу? — не оборачиваясь, спросил я.
— Я к чужим не хожу, — с набитым ртом прохрипела она. — Хотя, кому я нужна? Я же страшная.
— И на таких любители найдутся, лишь бы тело молодое было, — хмуро бросил я. — Или детское. К тому же ты не страшная.
— Ну да, всякие придурки есть, — она отхлебнула молоко. — Но я осторожная.
— Что ж ко мне зашла, осторожная? — обернулся, оперся о стойку, не спуская с нее глаз.
— Так вы же нормальный. Я в таких делах не ошибаюсь, у меня чуйка. И Мрака вон взяли… Значит, человек хороший.
Я откинул голову и рассмеялся. Да уж, с такой «чуйкой» странно, как она до своих восемнадцати дотянула.
— Хреновая у тебя интуиция, — просветил я.