Янтарная Цитадель

Уоррингтон Фреда

– Прости, Лин. – Она коснулась его плеча. – Но если что почувствуешь, ты мне скажи, ладно?

– Конечно. Я не хотел на тебя кидаться, просто эта тварь у меня в голове… не знаю, что она такое, и не хочу знать.

– Однажды оно спасло нам жизнь. – Танфия порывисто стиснула его руку. – ты все еще не знаешь, откуда оно взялось?

Линден оглянулся в поисках любопытных ушей.

– Один раз я говорил об этом с Лийет. Она сказала, что я подхватил этроф.

– Что-что?

– Это

вроде бесприютного духа, которого привлекают места свершившегося насилие… например, тропа, где гхелим убил господина Арана. Лийет говорит, что я от него никак не избавлюсь, потому что он пробудил во мне то, что было от рождения.

– Ох… – только и выдавила потрясенная Танфия, не зная, что еще сказать. – Может, этот дар к лучшему, Лин? Поможет нам найти Имми.

Юноша устало улыбнулся ей; девушка чмокнула его в щеку.

– Надеюсь, – согласился он. – Но мне больше хочется забыть о нем навсегда.

После ужина актеры расставили по всей комнате зажженные свечи, и взялись разыгрывать сцены из спектаклей – некоторые Танфия, к собственному удовольствию, узнала – перекидываясь строками, хохоча, когда кто-то сбивался. Потом негромко вступил певучий голос Сафаендера. Он читал собственное сочинение, сказание о победе царя Маарота при Серебряных равнинах. Танфия сидела на полу, опершись подбородком о колено. Закрыв глаза, она утонула в красноватом сиянии и прекрасном голосе поэта. Покуда звучали стихи, она чувствовала себя в раю.

Линден перепил немного и задремал; когда остальные разошлись по своим койкам, девушка отволокла товарища в его чулан, уложила на тюфяк и оставила отсыпаться. Когда она вернулась в комнату, там оставался один Сафаендер. Он бродил из угла в угол, задувая свечи по одной. Когда он обернулся к ней, – стройная мраморная статуя, расплескавшиеся по плечам черные кудри – Танфия едва смогла вздохнуть, пораженная его красотой.

– Где же они? – спросила она.

– Элдарет может о себе позаботиться. Руфрид, я полагаю, тоже, верно?

– Да, но…

– Тогда не тревожься. Этим ты делу не поможешь.

– Знаю. – Танфия съежилась. – Все равно боязно.

– Ты замерзла?

Он шагнул к ней, и заключил в объятия. Сквозь тонкую ткань девушка ощущался очертания его тела, его жар. Ей казалось, что после долгих лет пути она вернулась, наконец, домой.

– Пока они не вернутся, я не усну, – прошептала она.

– Я тоже. Так что мы можем не спать вместе.

Сердце девушки заколотилось; чресла ныли.

– Ты прочтешь мне еще одну поэму? Услышать «Песнь Маарота» из твоих уст – для меня это было исполнением мечты.

– Для тебя я стану писать поэмы, – ответил он, целуя ее шею. Разведя ворот ее рубахи, он приподнял кончиками пальцев ее грудь, коснулся губами соска, так нежно, что Танфия едва не истаяла от наслаждения. – Я стану сочинять их, пока мы любимся. Но они

будут ужасны, имей в виду.

Она рассмеялась, ластясь к нему, сжимая объятья.

– Тогда люби меня молча.

– Это куда лучше любых стихов.

Он провел ее в свою комнатушку – столь же скромную, как и у остальных, но здесь была кровать, и шелковый полог на ней, и узкое окошко, куда заглядывала Лилейная луна.

– Что за роскошь! – воскликнула она.

– Они приглядывают за мной, мои возлюбленные актеры, а я забочусь о них.

Он стянул с нее одежды, избавился от своих, и они встали нагие – оба стройные, опалово-бледные в лунном сиянии.

Они не могли насмотреться друг на друга. Его взгляд упивался бледными изгибами ее стана, розовыми каплями сосцов, темным клином между ее бедер. Ее глаза впитывали его улыбку, водопад темных кудрей, плоский живот, стройные колонны ног и гордо восставшее древко, темнеющее на фоне светлой кожи. Вслед за взглядами потянулись ладони.

Танфия наслаждалась его запахом, его касаниями, его нежной настойчивость. И ни на миг не могла забыть, кто он.

– О, какая ты сильная, Танфия, – шептал Сафаендер, опускаясь с ней на постель, укладывая ее поверх себя. – Твоя кожа как шелк, но столько силы в этих стройных бедрах в этих руках. Какая ты сильная…

– Да, – выдохнула она.

Танфия поцеловала его, жарко и страстно, и медленно, наслаждаясь каждым мгновением, опустилась на его раскаленный, каменный уд. Она таяла, как масло, опускаясь все ниже и ниже, волосок за волоском, пока он не вошел в нее до самого конца, и тогда сладостное изумление пронизало ее копьем. Чресла ее жгло влажным огнем, и, не в силах удержаться на краю наслаждения, она вскрикнула, закрывая глаза, и исчезла в потоке белого света.

Сафаендер расплакался в миг наивысшего наслаждения. Он вдавливал ее в постель, словно бы стремясь потеряться в ней, а она прижимала его к себе, пытаясь поглотить его всем своим телом, любовники стонали от блаженства; а потом семя его выплеснулось в чрево Танфии, и на щеку ее упала его слеза. Девушка и сама разрыдалась. Ей пришлось отстраниться от него и свернуться клубочком, точно маленькой девочке, чтобы озноб отпустил ее.

– Что случилось, что? – испуганно спросил Сафаендер. – Я обидел тебя?

– Нет, нет, что ты!

Она смеялась и плакала в одно и то же время, от блаженства столь немыслимого, что оно не желало оставлять ее. Сафаендер.

– Иди ко мне. Обними меня. – Он притянул ее к себе, и она восторженной глиной легла в его объятья. – Ты дрожишь? Я тоже. О богиня, что же мы делаем друг с другом? Ты можешь поразить сами луны, Танфия… Танфия, Танфия…

Постепенно дрожь унялась. Тела их склеил остывающий пот. Ей хотелось остаться тут навечно, в сердцевине времен.