Янычары. «Великолепный век» продолжается!
Шрифт:
К чему Михришах Султан убивать Повелителя, ведь он назвал Селима наследником? Она боится, что, когда малыш Мустафа повзрослеет, его мать Айше Султан сможет настроить Повелителя против Селима в пользу собственного сына. Да, у Селима и Мустафы шансы равны, несмотря на то что один уже взрослый, а второй совсем крошка. Эме уже начала разбираться в перипетиях дворцовых интриг, она понимала, что те, кто стоит за спиной Мустафы и Айше, через пару лет обязательно постараются противопоставить племяннику единственного сына султана.
Единственного
Мысль даже не успела оформиться в голове полностью, а Эме вдруг приподнялась на своем ложе:
– Далал, пост уже закончился?
– Да, голубка. Ты есть хочешь? Я сейчас прикажу, чтобы принесли.
– Нет, не нужно. Скажи Омеру, что я прошу Повелителя принять меня сегодня.
– Что? – не поверила своим ушам Далал. – Зачем?
– Далал, делай то, что сказано. Или мне самой сказать евнуху?
– Нет-нет, я все скажу. Только уже поздно…
– Повелитель спит?
– Не думаю, он обычно допоздна читает. Но просить его о встрече надо заранее.
– Я была сегодня в хамаме и пойду к Повелителю безо всякого предупреждения!
Евнух тоже изумился, но поспешил выполнить требование Накшидиль.
Абдул-Хамид сидел в своем кабинете подле спальни за книгой. Они только что закончили разговор с Махмуд-беем, решили все вопросы, спать еще не хотелось, и султан взял книгу. Но стоило открыть ее, как послышался шум в коридоре и в комнату вернулся глава охраны:
– Повелитель…
– Что, Махмуд-бей? Вы что-то забыли?
– Нет, к вам пришла Накшидиль. Она просит принять.
– Кто? Пусть войдет, – опомнился Абдул-Хамид.
Накшидиль не раз бывала в этом кабинете. Они беседовали, сидя на диване, даже играли в шахматы. Но это все было еще в начале месяца шаабан. Позже, чтобы не вводить себя в искус думать об этой девушке, он постарался не встречаться. Не думать не получалось, все равно образ синеглазой красавицы не оставлял Абдул-Хамида, и он был горд, что сумел справиться со своими греховными мыслями, сумел выдержать пост не столько физический, сколько духовный. Не есть до заката не так уж сложно, куда трудней не думать о Накшидиль.
Абдул-Хамид даже решил, что Аллах послал ему эту красавицу для искушения. Он решил отказаться от юной девушки, которая к тому же влюблена в шехзаде Селима. Абдул-Хамид намеревался на днях объявить Селима единственным наследником престола, взять с него клятву не уничтожать Мустафу, и подарить племяннику Накшидиль, поскольку та девственна.
И вдруг она пришла сама, к тому же поздно вечером. Это означало, что что-то стряслось.
– Проходи, Накшидиль.
Султан сделал знак Махмуд-бею, что тот может идти. Глава охраны исчез, словно его и не было в комнате.
Дождавшись, когда евнухи прикроют дверь, он шагнул к девушке:
– Что случилось?
– Повелитель…
Эме откинула яшмак, подняла пронзительно синие глаза и вдруг заявила:
– Я… я… я хочу родить от вас сына!
Старательно прогоняя от себя мысли о Накшидиль, Абдул-Хамид постарался забыть и то, как она красива. Совершенный овал лица, чистый лоб, синие очи с темными пушистыми ресницами, от которых тени на нежных, как персик, щеках… лебединая шея и маленькие ушки… тонкий, гибкий стан… Не найдешь изъяна, сколько бы ни искал.
Забыл, почти забыл, но вот она снова рядом, даже более совершенная (старания Далал и многих служанок не прошли даром, у Эме блестящие волосы и нежная, умопомрачительно пахнущая кожа), и все старания полетели прахом.
– Родить от меня сына?
– Да, Повелитель.
– Это Михришах Султан тебе приказала?
Она вскинула опущенные в смущении глаза:
– Нет!
Абдул-Хамид не поверил. Стало горько, даже больно. Столько сил потрачено, чтобы душа успокоилась в радости от рождения сына, чтобы забыть, не мечтать заключить в объятия вот эту девушку, но все зря. Накшидиль стояла перед ним, присланная жестокой рукой Михришах Султан, и покорно просила стать икбал…
Сначала он мечтал, что сумеет завоевать ее сердце, что Накшидиль сама придет к нему, мечтал вот об этом, но она пришла, а он не рад. Потому что не сама, а по воле матери Селима, которой от него нужно признание племянника единственным наследником.
– Накшидиль, скажи Михришах Султан, что я назову шехзаде Селима единственным наследником трона. Не стоит идти на такие жертвы.
Еще мгновение, и султан просто отвернулся бы, отталкивая от себя свою мечту. Но Эме прошептала:
– Она не знает, что я здесь…
– Кто не знает?
– Михришах Султан. Я сама пришла…
Возможно, дело было в том, что девушка стояла слишком близко. Так близко, что он чувствовал ее дыхание, слышал стук ее сердца… Нежная щека с румянцем смущения совсем рядом… и на ресницах дрожит непрошеная слезинка… и алые губы, которых так хочется коснуться своими губами… и крепкая девичья грудь видна в вырезе почти прозрачной рубахи…
И все же он выдержал бы даже это, не выдержала она – хлюпнув носом, вдруг уткнулась Абдул-Хамиду в грудь со слезами:
– Я сама… Вы говорили, что, если я сама…
Абдул-Хамид поднял прекрасное лицо за подбородок:
– Почему ты плачешь?
Она снова хлюпнула носом:
– Вдруг вы меня прогоните…
Султан обхватил ее шею и затылок крепкой рукой, слегка запрокинул голову, глянул в глаза:
– Даже если хотел бы – не смог…
Эме забыла все наставления Далал, забыла, что должна дарить себя, что вообще должна что-то делать, она лишь подчинялась властным и одновременно нежным прикосновениям, его рукам, губам и всему телу.