Япона осень
Шрифт:
Кто-то насадился лапами на колышки и «чеснок», обильно рассыпанный под стеной… Кто-то умер, попав под пули и картечь… Кого-то остановили болты… А вот все остальные — держи карман шире, Вано! –добрались.
И они не собирались спокойно ждать своей участи под стеной. Прыгали вверх, цеплялись когтями за кладку… А потом изо всех сил рвались выше, скребя задними лапами по монолитной части укрепления…
И пусть внутрь фактории не было удобного прохода, но и бестии вконец потеряли страх. Прямо как тогда, весной, когда они устроили загонную охоту на людей.
Едкий пороховой
Патроны таяли с какой-то феноменальной скоростью… Боезапас на четыре сотни выстрелов уже не казался бесконечным. Особенно с учётом того, что у тех же арбалетчиков болтов было в лучшем случае, со всеми запасами, по сотне на человека.
А ведь были ещё копейщики… Они метались по стене, сбивая самых прытких зверей, сумевших подобраться почти к самому верху. У них, конечно, нет боезапаса, но копья-то тоже не вечные. Рано или поздно сломаются.
Вдобавок ко всему, под стеной начал копиться вал из мёртвых тел. И он стал своеобразным трамплином для новых бестий, которые не стеснялись потоптаться по раненым и погибшим товарищам.
— Вано! Надо их отогнать! — подскочил ко мне взмыленный Дунай. — Врубай ревун на полную!
— Вы с ума сошли?! — возмутился я. — Да тут у всех барабанные перепонки лопнут!
— Врубай, когда всем заткнём уши!
Только сейчас я заметил, что рабочие подбегают то к одному, то к другому на стене. После этого боец начинал что-то вставлять себе в уши. Видимо, затычки.
— Скажете, как врубать! — кивнул я, продолжив стрельбу.
К слову, мне бы тоже затычки пригодились… Тут и без ревуна хватало громких звуков, которые давили на уши, мешая концентрироваться — и вообще от них болела голова. Хотя последнее, конечно, и от дыма могло быть.
Обеспечить всех затычками удалось минут за двадцать. Я успел расстрелять половину своего запаса патронов, а затем с радостью рванул к капсуле. По пути получил от Бура затычки и тоже вставил в уши.
Сделали их из кожи и кусков ткани. Получилось неплохо: достаточно плотные, чтобы не пропускать звуки, и мягкие — чтобы заполнить всё пространство в ушной раковине. Я оценил новинку: стоило вставить, как давление на слух сразу ослабло.
Уже ничего не стесняясь, я выкрутил ревун на полную. На камерах прожекторов было заметно, как он резанул по ушам бестий. Наших-то зверей отвели на дальнюю сторону фактории, и даже там девчонки прикрывали им уши руками. И то, питомцы прижимались к земле и скулили.
А за стеной их дикие сородичи с воем катались по земле, дёргая лапами и извиваясь. Не теряя времени, рабочие кинулись к стене с длинными шестами, на конце которых болтались петли. Эти петли они накидывали на шеи мёртвых зверей, чтобы втянуть их внутрь фактории.
Пока это происходило, я успел смотаться до Алтаря и прикупить ещё четыре сотни патронов. Бог знает, сколько продлится штурм, а оставаться с пустой винтовкой — нельзя. Хотя, конечно, за один раз слить восемьдесят тысяч баллов — это ни разу не
Стоило мне снизить громкость ревуна, как бестии опять бросились в атаку. Всё повторилось: стрельба, битьё копьями… И снова начал расти вал из тел. Какие-то тела, конечно, бестии оттаскивали подальше, но не так уж много. Люди были вкуснее — а значит, к ним стоило рваться вверх, по трупам. И вскоре мне пришлось повторять фокус с ревуном…
А тут и погода совсем испортилась… С неба сыпала водяная морось, яростные порывы ветра трепали одежду, обжигая ледяным воздухом с гор. Но мы продолжали стрелять, как заведённые, а рабочие — нам помогать.
Этот штурм казался почти бесконечным.
Дневник Листова И. А.
Двести восемьдесят девятый день. Первый в этом году
Стрельба шла весь день. И если кто-то надеялся, что штурм прекратится с заходом солнца — это напрасно. К вечеру натиск только усилился. А стрелять в темноте было сложнее, даже в свете прожекторов.
Я ещё дважды бегал к Алтарю, докупая патроны. Триста тысяч с хвостом баллов, как гигантская форма жизни языком слизнула. Докупал винтовочные, револьверные, пули для мушкетов…
К середине ночи огнестрелом пользовался разве что я, да бойцы со «слонобоями». Самодельного пороха и картечных зарядов ещё хватало. Остальные защитники стены давно взялись за копья и топоры.
Копейщики теперь кололи под стену, а с особо настойчивыми врагами — разбирались топорами, едва башка появлялась над краем стены. И таких было всё больше и больше: бестии ломились на стену, словно обезумевшие.
Каждые двадцать-тридцать минут я отбегал включать ревун, чтобы остановить этот поток. В какой-то момент пришлось передать остатки патронов Пилигриму — он лучше стреляет. А сам я, как и большинство наших, схватился за копьё и топор.
Это был страшный бой… Я помню момент, когда подбежал к стене, хотел свеситься вниз, но прямо передо мной высунулась голова крупной бестии. Бросив копьё, я попытался ударить по ней топором. Бестия увернулась, но я не сдавался. Я бил, бил, бил…
Под стальное лезвие попадали то лапы, то камень стены… Только с пятнадцатого раза я сумел попасть, куда надо, и проломить зверю череп. Хотелось спать, хотелось есть, а бестии всё не кончались и не кончались…
У многих от усталости тряслись руки и подкашивались ноги. Холод, словно сговорившись с дождём и ветром, съедали остатки нашей воли к победе. И только осознание, что если сдаться сейчас, всем нам будет очень больно — спасало людей от дезертирства…
Сбросив вниз очередную бестию, я вдруг понял, что дождя больше нет. Не успел порадоваться этому факту, как с неба опустилась белая снежинка. Большая, крупная, мокрая… Она почти сразу растаяла, едва оказавшись на земле.
Но снег валил всё гуще и гуще… Дождь сменился снегопадом. Первым снегопадом в этом году. Он покрыл мир вокруг белым покрывалом. Он засыпал мёртвые тела бестий, оседал на ветвях деревьев в лесу, скрывал камни и кровь…