Япония в эпоху Хэйан (794-1185)
Шрифт:
Отношение современников к Оэ-но Масафуса не было одинаковым. Некоторые царедворцы откровенно посмеивались над таким чудаком как Оэ-но Масафуса, сделавшим изучение изящной словесности самоцелью и не принимавшим идею о том, что изучение китайской классической литературы должно быть мотивировано чисто практической целью — изучением опыта государственного строительства. Вот как, к примеру, отзывался об Оэ-но Масафуса придворный сановник, будущий Правый министр, Фудзивара-но Мунэтада (1062–1141): «В последние два-три года Масафуса что-то разболелся и уже не может выходить из дома, а потому совсем не появляется на службе. Однако каждый день к нему приходит человек, чтобы записывать истории, которые Масафуса рассказывает о придворной жизни. Вот только в этих историях много небылиц, да и Масафуса частенько несправедливо осуждает других придворных. Записывать по памяти рассказы Масафуса о том, что он сам не читал, и о том, чего он сам не ведает, — разве может из этого что-то хорошее получиться?» [24]
24
Кавагути Хисао. Хэйантё-но камбунгаку (Литература на камбуне в эпоху Хэйан). Токио, 1996, с. 254.
Другие придворные аристократы отмечали энциклопедический ум Оэ-но Масафуса, говоря о его глубоких познаниях в области придворного церемониала и литературы на китайском языке. «Масафуса был талантливым и умным. В его начитанности никто из современников не мог сравниться с ним. Возможно, он превосходил и людей древности» [25] , — так отзывался о Оэ-но Масафуса его современник, придворный советник Фудзивара-но Тамэнага.
Весьма примечательно, что сохранилась «автобиография», написанная самим Оэ-но Масафуса. Это своеобразный панегирик самому себе, в котором приводится внушительный список достоинств Оэ-но Масафуса, и где пишет о себе следующее: «В четыре года я впервые стал читать книги. В восемь лет я имел глубокие познания в „Ши цзи“ [26] и „Хань шу“ [27] , а в 11 лет я начал писать поэмы в жанре „фу“. При дворе меня называли „чудо-ребенок“ (яп. синдо — М.Г.)» Далее Оэ-но Масафуса сообщает, что сановники при дворе с завидным постоянством осыпали комплиментами как его самого, так его произведения. Многие придворные, прочитав шедевры, принадлежащие кисти Оэ-но Масафуса, тот час же отправляли ему письма с поздравлениями, а придворный советник Фудзивара-но Аринобу, после ознакомления с одним из творений Оэ-но Масафуса, начал рыдать от счастья в присутствии других аристократов [28] .
25
Эйсёки (Записи из квартала Эйсё). Токио, 1965. Тэнъэй, 2-11-5, 1111 г.
26
«Исторические записки» Сыма Цяня.
27
Китайская династийная история дома Хань.
28
Кодай сэйдзи сякай сисо (Общественно-политическая мысль древности). Под ред. Ямагиси Токухэй. Токио, 1979, с. 162–163.
Характерная черта «Годансё» состоит в том, что в тексте этого произведения не употребляется имя самого Масафуса: повествование, как правило, начинается со слов «некто рассказывал», «говорят», «рассказывают», «один человек рассказывал» и т. д. [29] Такое построение повествования, по мнению Кавагути Хисао, авторитетнейшего специалиста по истории японской литературы в древний и средневековый периоды, может быть связано с наследием китайской литературной традиции, а именно с жанром коротких рассказов «сяошо» и авторских сборников «бицзи» [30] .
29
Еще одна особенность текста «Годансё», которую следует отметить, состоит в том, что на протяжении всего повествования придворные аристократы, учёные мужи и чиновники упоминаются, по преимуществу, поличным именам. Дословный перевод в данном случае только усложнил бы понимание и без того непростого для современного читателя текста «Годансё». По этой причине там, где в тексте источника сказано — «Тадахира», в переводе значится — «Фудзивара-но Тадахира».
30
Годансё тю («Годансё» с комментариями). Под ред. Кавагути Хисао и Нара Масаити. Токио, 1984, с. 1500.
Не менее интересными представляются и размышления современных японских специалистов по истории литературной традиции на Дальнем Востоке о возможных заимствованиях составителями сборников «гэндан» различных компонентов из арсенала такого течения философской и общественной мысли раннесредневекового Китая как «чистые беседы» [31] (кит. цинтань) [32] , хотя логично предположить, что такие заимствования могли осуществляться через тексты произведений «сяошо» и «бицзи».
31
Подр. о «чистых беседах» см.: Малявин В.В. О понятии «цинтань» // Общество и государство в Китае. 5-я научная конференция. Тезисы и доклады. Ч. 1. М., 1974, с. 89–97; Оти Сигэаки. Сэйги то горон («Чистые суждения» и «деревенские мнения»). // Тоё гакухо. т. 48, № 1, 1965, с. 1–48.
32
Ямамото Тэцуо. Котэн камбун-но кисо (Основы классического китайского языка). Токио, 2002 (Особенно раздел, посвященный распространению «камбуна» в хэйанской Японии), с. 124–126.
Приведем несколько характерных примеров из «Годансё».
1. «В стихотворениях Оэ-но Мотитоки видна излишняя свобода чувств. Нет у него ни поводьев, ни плети, дабы сдерживать или подгонять вдохновение. Оттого и словами он пользуется слишком привольно» (свиток 5, № 62).
2. «Оэ-но Мотитоки учился стилю не у авторов древних собраний, а у своих собственных учеников, а потому, хоть и научился основам, не смог преумножить изысканность слога» (свиток 5, № 62).
3. «Сочинения Сугавара-но Митидзанэ подобны поделке, выточенной из панциря черепахи, украшенного разноцветными красками и золотыми украшениями. Их невозможно постичь» (свиток 5, № 16).
4. «Творения Ки-но Хасэо можно сравнить с поделкой, выточенной из кипариса. Она каждому пригодится. Вот к чему и следует стремиться» (свиток 5, № 16).
5. «Сердце Ки-но Тадана наполнено древними собраниями сочинений. У него нет новизны. От каждого слова, от каждой строки веет древними песнями. В стиле его преобладают родные мотивы и тысячелетняя тоска. Однако, когда у пего ничего не получается, ему нечем приковать к себе внимание окружающих» (свиток 5, № 62).
6. «Автору недостает свободы выражения, но помыслы в его строках подобны ветру. Иногда случается, что тема стихотворения известна издавна, но слова льются, не зная преград, как вода в источнике. Достоинства такого творения восполняют все его упущения. В этом и состоит прелесть стихотворений» (свиток 4, № 76).
Несмотря на жанровую близость «Годансё» к образцам китайской литературы «сяошо» и «бицзи», японские литературоведы отмечают в основном японский характер произведения, которое оказало значительное влияние на последующую литературу «сэцува» (собрания коротких рассказов, имеющих дидактическую направленность). Среди таких произведений «сэцува», обычно, называют: «Кодзидан», «Дзюккунсё», «Кокин тёмондзю» и, наконец, «Кондзяку моногатари». Важнейшей же причиной особой популярности жанра «гэндан» видится в том, что к моменту составления «Годансё» (начало XII в.) многие достижения периода правления государей Дайго (897–930) и Мураками (946–967), считавшегося «золотым веком» хэйанской государственности, стали забываться, а потому начинает остро ощущаться потребность в передаче накопленных знаний, коим грозит забвение [33] .
33
Нихон-но сэцува (Японская проза «сэцува»). Под ред. Канда Хидэо и Кунисаги Фумимаро. т. 2. Токио, 1973, с. 362.
Сам Оэ-но Масафуса не скрывает причины создания «Годансё»: «Скоро мне будет семьдесят лет, и редко нынче встретишь такого долгожителя. Мне неведома печаль из-за скоротечности отведенной жизни. Янь-хуэй [34] был преисполнен высочайшей добродетели, но ему было отпущено небесами только тридцать лет. Поэтому я совсем не думаю о происходящем в свете. Я лишь сожалею о том, что мне не довелось послужить главой Куродо докоро, и о том, что у меня нет достойных потомков. Если бы у меня был бы такой способный внук, как ты Санэканэ [35] , то мне было бы не о чем волноваться. Но все мои книги и секреты каллиграфии, передававшиеся из поколения в поколение в нашем роду, исчезнут, словно туман. Бесславно будут позабыты тайны „Исторических записок“ и конфуцианского канона. Мне некому передать свои знания» [36] .
34
Любимый и, согласно конфуцианской традиции, самый способный ученик Конфуция.
35
Речь идет о Фудзивара-но Санэканэ (1085–1112) — знатоке изящной словесности, который помогал Оэ-но Масафуса записывать истории из придворной жизни. Известность Фудзивара-но Санэканэ была такова, что даже Фудзивара-но Мунэтада (недруг Оэ-но Масафуса) с восхищением отзывался о Санэканэ: «Этот человек никогда ничего не забывает из того, что читал или слышал. Его таланты совершенно очевидно превосходили его возраст». Тююки (Записи Правого министра). Токио, 1965. Тэнъэй, 2-3-3, 1111 г.
36
Годансё. Тюгайсё. Фукэго. Под ред. Гото Акио и др. Токио, 1997, с. 211.
Закономерен вопрос: каковы же были источники информации для Оэ-но Масафуса? Как видно из текста «Годансё», Оэ-но Масафуса рассказывает о том, что ему довелось услышать от следующих людей: Киёхара-но Тамэнобу (947-1015), Минамото-но Морофуса (1008–1077), Минамото-но Цунэнобу (1016–1097), Оэ-но Масахира (952-1012), Тайра-но Токинори (1054–1109), Татибана-но Такатика (XI в.), Фудзивара-но Ацутака (?-1120), Фудзивара-но Корэфуса (1030–1096), Фудзивара-но Сукэнака (1021–1087), Фудзивара-но Санэсукэ (957-1046). По всей видимости, с тремя из них (Киёхара-но Тамэнобу, Оэ-но Масахира и Фудзивара-но Санэсукэ) Оэ-но Масафуса вряд ли мог лично встречаться, а, следовательно, истории, записанные с их слов, могли быть позаимствованы у кого-то другого. Не лишним будет упомянуть и существующую среди японских специалистов точку зрения о ключевой роли Фудзивара-но Санэканэ в составлении и, возможно, фактологической достоверности историй, зафиксированных в «Годансё» [37] .
37
Ёсиэ Акио. Дайки ([Дневник] «Дайки»). Токио, 1981, с. 68–69.
Язык «Годансё». Произведение написано на древнеяпонском языке (яп. камбун). Известно, что в IX веке особое распространение получает японизированное китайское иероглифическое письмо (яп. хэнтай камбун). Тем не менее, знатоки китайской изящной словесности и наиболее строгие стилисты, к которым, несомненно, относились и Оэ-но Масафуса и Фудзивара-но Санэканэ, предпочитали пользоваться так называемым «чистым», классическим китайским письмом, получившим наименование «белых знаков» (яп. хакубун). При этом Оэ-но Масафуса придерживается важнейшего принципа передачи информации: максимальной достоверности, а потому практически отказывается от литературной обработки текста и использования художественных приемов [38] .
38
Среди японских специалистов существует даже точка зрения о том, что текст «Годансё» лишен «художественности», а потому вряд ли может называться художественным произведением в полном смысле слова. Нихон-но сэцува. Указ. соч., с. 363, 368.