Япония, японцы и японоведы

Латышев Игорь Александрович

Примечательно, что как до, так и после Красноярской "встречи без галстуков" все российско-японские переговоры о заключении мирного договора проходили в атмосфере строгой секретности. Ни президентская администрация, ни руководство МИД России не считали нужным информировать общественность нашей страны, о чем шла речь во время пребывания в Токио министра иностранных дел России Е. Примакова в ноябре 1997 года, при приезде в Москву министра иностранных дел Японии Обути Кэйдзо в феврале 1998 года, а также на рабочих консультациях российского и японского заместителей министров иностранных дел Г. Б. Карасина и Тамба Минору, состоявшихся в январе и в мае 1998 года. Но вот что коробило меня тогда: секретность эта соблюдалась на деле лишь российской стороной, в то время как японские дипломаты то и дело прибегали к преднамеренным "утечкам" информации, позволяя своей общественности, по крайней мере в общих чертах, быть в курсе того, о чем они говорили с российскими дипломатами.

Как стало мне вскоре ясно из сообщений японской печати, за этим заговором молчания по отношению к российской общественности скрывалось не просто издавна присущее нашим мидовским чиновникам высокомерное нежелание информировать кого-либо о своих ведомственных делах, но и нечто другое, а именно боязнь привлечь общественное внимание к переговорам с японцами по поводу ущербных для России условий заключения мирного договора между двумя странами и навлечь на себя гнев российских патриотов.

Интересно, что именно на эту причину указывала в те дни не столько российская, сколько японская печать. Поводом для дискуссий японских газет на эту тему послужило осенью 1997 года заявление министра иностранных дел Е. Примакова на пресс-конференции в Токио, в котором российский министр подтвердил согласие Ельцина на обсуждение в ходе переговоров двух стран о мирном договоре территориальных притязаний Японии и готовность российской стороны искать при этом взаимоприемлемое "решение территориального вопроса". Анализируя те факторы, которые могли бы помешать согласию России на уступки территориальным требованиям Японии, редакция газеты "Асахи" в одной из своих тогдашних статей, озаглавленной "Следующий противник общественное мнение России"195, пришла к выводу, что главными противниками Японии в борьбе за достижение поставленной цели являлись не Ельцин и не руководители МИД России, а рядовые российские граждане-патриоты. Исходя из такой предпосылки газета рекомендовала японским политикам и прессе воздерживаться до поры до времени от публичных заявлений с лобовыми территориальным требованиями к Москве и вести с российской стороной по этому вопросу секретные переговоры. При этом рекомендовалось всемерно акцентировать внимание на желании японской стороны оказывать России "бескорыстную" экономическую помощь. Такая тактика позволяла бы, по мнению газеты, усыпить российское общественное мнение, облегчить тем самым тайный сговор японских и российских дипломатов, а затем внезапно осуществить подписание мирного договора, отвергаемого российскими патриотами, поставив последних перед свершившимся фактом.

Когда газета "Асахи" с изложенными выше рассуждениями попала мне в руки, я тотчас же подготовил к публикации статью, призванную предупредить читателей "Правды" о коварных замыслах японской стороны и порочной тактике замалчивания нашими мидовскими деятелями сути своих переговоров с японцами - тактике, способствовавшей по сути дела реализации японских планов захвата Южных Курил в итоге внезапного для наших соотечественников подписания мирного договора с Россией. В номере от 11-18 декабря 1997 года эта статья была опубликована под малопонятным для читателей заголовком "Не будите медведя", но с понятным для всех подзаголовком: "Сговор российских и японских дипломатов в ущерб интересам России?"196.

Приведенные выше рассуждения газеты "Асахи" о необходимости всемерного усыпления бдительности российского общественности вполне соответствовали, как стало вскоре ясно, и новым тактическим установкам японского МИДа, разработанным в преддверии дальнейших российско-японских переговоров на высшем уровне. Эти новые тактические установки уже в январе 1998 года стали реализовываться японской дипломатией в ходе рабочих консультаций заместителей министров иностранных дел России и Японии. Суть их состояла в том, что в отличие от своей предшествовавшей долголетней практики японское правительство в своих заявлениях, обращенных к российской стороне, стало избегать выдвижения жестких лобовых требований передачи Японии четырех южных островов Курильского архипелага. Вместо этого те же самые требования стали облекаться в завуалированные и мягкие по форме предложения о "демаркации" российско-японской границы. Как явствовало из сообщений японской печати, такая замена терминологии представляла собой хитроумный маневр, подсказанный, кстати сказать, японской стороне "японофилами" из российского МИДа и призванный облегчить Ельцину и другим российским руководителям реализацию их курса на уступки японским территориальным требованиям.

В чем же был смысл этого маневра? Раскрывая его в своей статье, опубликованной в "Правде" от 28 января 1998 года под заголовком "На словах "демаркация", а на деле...", я писал:

"Во-первых, с помощью облачения японских притязаний на Южные Курилы в такой словесный камуфляж эти притязания становятся, по мнению "премудрых" российских дипломатов, менее заметными и оскорбительными для российской общественности. "Демаркация границы", в итоге которой Южные Курилы окажутся за пределами российской территории, будет выглядеть не так возмутительно и обидно, как откровенная передача этих островов Японии по требованию последней. Формула "демаркация границы" задумана, иначе говоря, ее изобретателями как средство для обезболивания процедуры изъятия у России самых крупных, самых удобных для хозяйственного освоения, самых доходных и самых важных в стратегическом отношении островов Курильской гряды.

Во-вторых, такой словесный камуфляж весьма удобен для российских сторонников территориальных уступок Японии в юридическом отношении, ибо под соусом "демаркации границы" они рассчитывают избежать обвинений патриотической оппозиции в том, что правительство нарушает Конституцию России, исключающую возможность территориальных уступок. Шаги российского МИДа навстречу японским территориальным домогательствам будут изображаться в таком случае как решения, якобы совместимые с Конституцией страны... Но на каких Иванушек-дурачков рассчитаны подобные хитроумные замыслы? Ведь и ежу ясно, что нынешние границы России с Японией не нуждаются ни в какой "демаркации", хотя бы потому, что это морские, а не сухопутные границы, и проливы, отделяющие наши Курильские острова от японского острова Хоккайдо, образуют предельно четкую пограничную полосу, тем более что в течение пятидесяти с лишним лет эти морские границы были и остаются неизменными. К тому же вполне четко и стабильно определены эти границы и в этническом отношении: на Хоккайдо живут японцы, а на Курильских островах живут русские люди, и никакой путаницы в их местонахождении в минувшие полвека не возникало. Поэтому любая попытка выдать "порося за карася" и изображать территориальные уступки как "демаркацию" не могут ввести в заблуждение ни юристов-международников, ни депутатов Государственной Думы, ни широкую российскую общественность"197.

Моя статья в линниковской "Правде" с критикой обманной сущности попыток японской стороны придать японо-российскому территориальному спору видимость переговоров о "демаркации" границы была, пожалуй, первой реакцией нашей прессы на новую тактику японских дипломатов. Но, как мне кажется, тогда никто - ни японская сторона, ни наша общественность - не заметил этой статьи: уж очень мал был тираж названной газеты и навряд ли кто-либо просматривал ее в японском посольстве. В расчете на усыпление бдительности нашей общественности японские дипломаты в последующие месяцы положили свою новую доктрину в основу подготовки ко второй "встрече без галстуков" Ельцина с Хасимото, состоявшейся в апреле 1998 года на Японских островах в курортном поселке Кавана.

Встреча эта породила у сторонников сохранения территориальной целостности России еще больше недоумений и тревог, чем первая, красноярская встреча. Да и было о чем тревожиться! Ведь Ельцин нашу общественность о своих планах не информировал, в то время как Хасимото не скрывал от японской прессы того, что его главной целью в беседах с российским президентом должно быть заполучение еще более четкого, чем в Красноярске, согласия последнего на уступки японским территориальным притязаниям. При этом никто в Японии не сомневался в том, что Хасимото, как и любой из японских государственных деятелей, ни при каких обстоятельства не мог отступиться от требования передачи Японии четырех южных Курильских островов. Такой вариант исключался хотя бы потому, что окружение премьер-министра не позволило бы ему это сделать, ибо в Японии все партии, включая и партии парламентской оппозиции, были тогда и остаются сегодня едиными в этом вопросе, и ни один государственный деятель не мог и не может пойти на отказ от притязаний на четыре острова, не рискуя тотчас же быть "съеденным" своими политическими противниками.

Иное дело Ельцин, обладавший в отличие от Хасимото беспредельной свободой в принятии решений, не связанный никем и ничем в своих подходах к вопросам внешней политики и способный, как в этом не раз убеждалась и наша, и зарубежная общественность, к самым неожиданным и самым крутым политическим ходам. И вот именно на такую особенность Ельцина как политика, склонного придавать дипломатии личностный характер, и делали ставку японские политические стратеги весной 1998 года. Их цель при подготовке второй "встречи без галстуков" в Каване состояла в том, чтобы очаровать Ельцина показным дружелюбием, искусить его заманчивыми посулами льготных кредитов и финансовой помощи, а затем побудить к ответным "жестам дружбы", а именно к согласию пойти навстречу японским территориальным требованиям. И такая психологическая обработка Ельцина и членов его семьи, прибывших в апреле 1998 года вместе с ним в Японию, не могла не сказаться на исходе переговоров в Каване.

Пребывая в Каване в качестве "дорогого гостя" премьер-министра этой страны, Ельцин после льстивого обхаживания его японцами дал японской прессе новый повод для публикации радужных прогнозов с предсказаниями близкого согласия Москвы на территориальные уступки Японии. Речь шла, в частности, о том, что перед отъездом из Каваны при встрече с журналистами Ельцин с многозначительной миной на лице сообщил своим слушателям такую новость: японский премьер-министр Хасимото, то бишь его "друг Рю", сделал ему "весьма интересное конфиденциальное предложение". Не раскрывая содержания этого предложения, Ельцин объявил журналистам, что он намерен отнестись к нему с большим вниманием и "тщательно изучить его по приезде в Москву".