Японская пытка
Шрифт:
— Это и я знаю, — проговорил поручик, — но, во-первых, где в степи возьмешь брусок твердой породы, а во-вторых, у меня скорей дым из ладоней пойдет, когда я заостренную палочку крутить буду.
И тут Ричард почувствовал себя хозяином положения. Он улыбнулся классической американской улыбкой, широкой, на все тридцать два зуба.
— Сразу видно, что вы в детстве не были скаутами. А я был! В скаутах чему хочешь научат: и огонь без спичек добыть, и костер на снегу разжечь, и рыбу голыми руками поймать. Вот только умению пить и не
Николай вытащил заточенный супинатор.
— Смотри, не сломай, это наше единственное оружие.
— Ну, пока мы еще им никого не зарезали. Так что это скорей не оружие, а орудие труда.
Николай и Ямадо с интересом следили за действиями американца. Тот поступал в точности так, как его учили в скаутском лагере. За неимением древесины летчик воспользовался тростником. Он отыскал самый толстый высушенный стебель. А солончаковый тростник, когда высыхает, становится твердым, как бамбук. Заточенным супинатором он осторожно расколол полую звонкую трубочку вдоль, взял одну половинку и острием в центре лотка сделал небольшое углубление.
— Вот вам и дерево твердой породы, — он передал свое нехитрое изделие Николаю, чтобы тот оценил.
Галицкий пощелкал по лотку ногтем, тот отозвался звоном.
— Звучит прямо как пластинка у ксилофона, теперь очередь за заостренной палочкой.
— И это не проблема. Справлюсь за пару минут, — самодовольно отозвался Ричард. — Думаю, пока наш монах за сусликами по степи гоняется, я уже разведу костер.
— У Чунто много талантов, не думаю, что он за сусликами гоняется, — сказал Николай, — он их гипнотизирует, они к нему сами в руки ползут.
Ветер в тростниках совсем не ощущался, он гулял лишь в верхушках стеблей. Ярко светило солнце, и все уже забыли о холоде. Он здесь просто не чувствовался. Воздух хорошо прогрелся лучами дневного светила. Американец отколол от другой половинки лотка довольно-таки тонкую щепочку-брусочек и стал сосредоточенно его округлять, затем заострил с обоих концов. Получилось что-то похожее на обоюдоострый карандаш с синим и красным грифелем. Палочка была вручена Николаю, тот зажал ее между ладоней и потер руку об руку.
— И долго же нам ее крутить придется, — проговорил он с сомнением, — черта с два мы огонь разведем!
— Если будем крутить ее в ладонях, то и до вечера ничего не успеем. Так, как хочешь добывать огонь ты, даже самые страшные дикари уже давно его не добывают. Мне понадобятся шнурки от твоих туфель.
— Только с возвратом и не испорть их, в незашнурованной обуви далеко не уйдешь.
— Постараюсь вернуть в целости и сохранности.
Николай бережно вытащил шнурки. Ричард из сухой гибкой тростинки ловко смастерил подобие лука с шнурком-тетивой.
— Походная зажигалка готова, — глаза американца
Теперь работа нашлась уже всем троим. Ричард петлей обкрутил шнурок вокруг обоюдоострой палочки. Ямадо прижимал ее верхний конец и удерживал нижний лоток. Николай держал наготове сухие, как порох, мелко поломанные листья тростника, а Ричард быстро-быстро водил своим луком-смычком. Палочка вращалась так стремительно, словно ее вставили в патрон сверлильного станка. Не прошло и тридцати секунд, как в углублении, куда был вставлен заостренный конец, появился дымок, а затем и зардел красный глазок уголька.
— Давай, подкладывай листики, — глянул на Николая американец, продолжая дергать смычком.
Пригоршня сухих мелко поломанных листиков упала в лоток. Американский летчик тут же выдернул палочку и, пригнувшись к земле, стал осторожно дуть. Дымок тонкой змейкой полз из горочки сухих листьев. Николай и Ямадо ждали, затаив дыхание. И чудо случилось — пробился тонкий язычок пламени, а затем и вся горка листьев занялась огнем. Ричард торопливо ломал тонкие тростинки и шалашиком складывал их над пламенем.
— Прошу оценить мою работу, зажег с первого раза, — похвалил сам себя американец.
Пригревшийся на солнце Николай расслабился, он чувствовал себя счастливым, дышал воздухом свободы. Хоть и недолгим было его заточение, но пережить довелось немало. И теперь он словно опьянел, он даже зааплодировал американцу, настолько расслабился. В тростниках послышался шорох, но никто его не испугался.
— И что принесет нам наш охотник? — прищурился Ричард, продолжая подбрасывать в костер топливо. Он выбирал только абсолютно сухие стебли, чтобы не было дыма.
Чунто вышел из зарослей, у него в руках было несколько тростинок, густо унизанных еще живыми, дергающимися лягушками.
— Не угадали мы с сусликами, — проговорил Николай. — Наш тибетский монах, оказывается, гурман, предпочитает изысканную кухню.
Против лягушек никто ничего не имел. Даже американец, никогда не пробовавший их. В костре постепенно образовывались угли, а Галицкий занялся лягушками. Он готовил их первый раз в жизни, но зато знал, что в них можно есть. Он отсекал ножом задние лапки, Ямадо нанизывал их на тростинки, смоченные водой.
— Поближе их сдвигай, чтобы не было зазоров, — советовал поручик японцу. — Иначе наши шампуры перегорят.
Американский летчик разбросал непрогоревший тростник, оставив только тлеющие уголья. Теперь у каждого из беглецов в руках было по палочке, густо унизанной освежеванными лягушачьими лапками. Жар угольев подрумянивал их, кипел выступающий сок, потянуло ароматом печеного мяса. Голодные мужчины жадно вдыхали его.
— Я понимаю, что есть очень хочется, но лучше пересушить их, чем подцепить какую-нибудь заразу, — остановил Галицкий Ямадо, когда тот захотел попробовать свой «шашлык».