Японская пытка
Шрифт:
— Они же сказали, что повезут в больницу, — попытался обнадежить его толстяк.
— Надеюсь, — произнес, скрежетнув зубами Николай, он, боевой офицер, чувствовал свою полную беспомощность, он уже не принадлежал самому себе, все за него решали эти узкоглазые япошки.
Забрав больных, машины растворились во тьме городской окраины. Следом на улицу выкатилась машина с цистерной. Двое вольнонаемных несли идущий от нее толстый резиновый шланг.
— Раздеться, — прозвучала команда, подкрепленная наведенными на людей стволами
Заставляли раздеваться всех там, где кто стоял, мужчин и женщин. Одежду сбрасывали в мешок. Затем давали разрезанное на маленькие кусочки плохо пахнувшее мыло и поливали людей из шланга, вода была не просто теплая, а горячая. Проститутки, стоявшие рядом с Николаем, почему-то сильно стеснялись своей наготы, мылись, повернувшись к мужчинам спиной. После помывки всем выдали просторную черную одежду, в которой обычно ходят китайские крестьяне.
Толстяк пытался достучаться до сознания японских военных, требовал, чтобы его пустили отыскать его пиджак в соседнем доме, напоминал, что у него дорогой костюм, а в кармане лежит кошелек с деньгами.
Но он приумолк, когда увидел, как мешок с собранной одеждой обливают керосином и поджигают посреди улицы.
— Черт, что же это такое? — бурчал он, одеваясь в китайский балахон и натягивая просторные штаны из самой дешевой материи.
— Думаю, нам сейчас объяснят, что у них на уме, — предположил Галицкий.
Но никто не посчитал нужным давать объяснения. И вообще чувствовалось, что японские военные относятся к китайцам и немногочисленным европейцам как к безмолвному скоту, которому нужен пастух, и не больше.
— Всем зайти в помещения. Не покидать дома. На улицу выходить только по нужде. Вас обеспечат всем необходимым.
Людей под угрозой применения оружия загоняли в дома, причем военных не интересовало, где кто живет. Загоняли туда, где застали на улице — в ближайшую дверь. Так Галицкий, толстяк и две проститутки оказались в чужом доме. Тот был небольшим — две комнатки и отгороженная занавеской кухонька. На плите стояла кастрюлька с подгоревшей кашей, угли под ней еще не успели погаснуть окончательно.
— И как долго нас здесь собираются держать? — не выдержал толстяк.
— Вопрос не ко мне, — ответил Николай, осматриваясь. — Я бы вас отпустил по домам хоть сейчас вместе с собой.
Найдя ящик с углем, он подбросил совком в очаг, раздул пламя. Погода еще стояла холодная. В доме отвратительно пахло дезинфицирующим раствором. Проститутки сели рядышком на низкую скамеечку и молча следили за тем, что делают мужчины.
— Меня Петром Порфирьевичем зовут, — представился толстяк. — Фамилия моя Бекасов. Не слышали?
— Нет. Харбин город большой. Рад был бы познакомиться при других обстоятельствах, — и Николай тоже назвался.
Протянутая для знакомства рука толстяка повисла в воздухе.
— Извините, господин Бекасов, но в сложившейся ситуации лучше избегать контактов. Тиф как-никак. Говорю вам это как медик.
— Я уж подумал, вы мной брезгуете.
Бекасов выглянул в окно. Военные разносили и ставили перед домами картонные коробки, судя по иероглифам, это были солдатские пайки. Затем поехала машина с цистерной, останавливалась у каждого дома, невольные пленники выходили с ведрами, наполняли их.
— Ищите ведра, тазы, берите все, куда можно налить воду. Чем больше ее у нас будет, тем лучше, — обратился Галицкий и к толстяку, и к проституткам.
После раздачи воды военные о пленниках словно забыли. Но через окно было видно, как в конце улицы время от времени вспыхивают ручные фонари. Значит, оцепление не сняли.
— И сколько же нам здесь сидеть придется? — не уставал задаваться одним и тем же вопросом толстяк.
— Несколько дней посидеть здесь придется, — уверенно заявил Николай. — Они выждут, когда кончится инкубационный период болезни, и тогда здоровых смогут отпустить. Действуют они не слишком гуманно, но с медицинской точки зрения вполне грамотно.
— Придется обживаться. Думаю, хозяева не будут на нас в обиде, — проговорил Бекасов и принялся рыться в шкафах. — Ого! — обрадовался он. — Да тут неплохие запасы.
Он продемонстрировал находку, пять бутылок рисовой водки, спрятанной под газетами. Лицо Бекасова приняло мечтательное выражение. Глазами он уже искал рюмки, затем зашептал Галицкому:
— Не такой уж плохой расклад получается. Дамы у нас с вами есть, спиртное тоже. Харчи нам доставили. Неплохо проведем время. Предлагаю бросить жребий, кому какая комната достанется. Проходную занимать, понимаю, никому из нас не хочется, но пусть решит жребий.
— Вы собираетесь использовать их… — Николай слегка замялся, ища более приличное слово. — Использовать по назначению? — он покосился на проституток.
— Почему бы и нет? К тому же я им уже заплатил, а они банально не успели, — Бекасов сально подмигнул поручику. — Я, конечно, человек семейный, но иногда себе позволяю.
— Оставим в стороне вопросы морали, — предложил Николай. — Но я хочу удержать вас от безумства. Обо всех телесных контактах следует на время забыть. А что, если одна из девушек больна? Или вы больны? Или я?
— Так мы чувствуем себя нормально, — возразил Бекасов.
— Забываете об инкубационном периоде болезни. Ее возбудители могут уже находиться в организме, но еще не приступили к своей разрушительной работе, плодятся. Возбудители тифа могут оказаться повсюду. Мы же не знаем, что случилось с хозяевами дома.
— Верно говорите. Я и не подумал об этом. Что же нам теперь делать? — испугался толстяк.
— Действовать, а не думать о развлечениях.
Николай говорил так уверенно, что к его решению прислушались даже китайские проститутки. К тому же врачам люди склонны доверять. На горящих углях уже стояло полное ведро воды.