Японский козырь Сталина. От Цусимы до Хиросимы
Шрифт:
В заключение Хирота вновь подчеркнул желание Японии заключить с СССР длительный договор в любой форме и на любой более длительный срок и усиленно добивался, чтобы поскорее вновь встретиться со мной. Я сослался на серьезность поставленных им вопросов и необходимость детального их изучения. Он весьма недвусмысленно намекнул, что поскольку сессия парламента, видимо, начнется 8 июня и продлится около недели, желал бы встретиться со мной до окончания сессии. Я уклонился от дачи ему конкретных обещаний.
Выводы:…У японцев почва горит под ногами, время не терпит, припекло, а посему им теперь не до внешних форм и благовидных предлогов. Скорее бы добиться существа, обеспечить прочность отношений с СССР. Сперва, видимо, предполагалось начать зондирование исподволь через “неофициального” Танакамару, однако последние авианалеты
Подобное заискивание японцев перед Советским Союзом является вполне логичным и закономерным в свете общей международной обстановки и тяжелого бесперспективного военного положения Японии. Неизбежная острота этой тенденции была ясна еще год тому назад (смотрите мой доклад к вопросу о японо-советских отношениях, составленный в Москве летом прошлого года). Если общая международная обстановка такова, что вести подобные переговоры с японцами для нас целесообразно, то им, мне кажется, все же следовало бы предъявить максимум из тех требующих разрешения проблем, которые изложены в вышеупомянутом моем докладе. При этом можно с известной долей основания считать, что в виде компенсации за договор с СССР японцы могли бы в качестве максимальной уступки пойти на возвращение нам Южного Сахалина, отказ от рыболовства в советских конвенционных водах и, возможно, даже на передачу нам части Курильских островов. Ожидать от них добровольного согласия на какое-либо выгодное нам существенное изменение позиции Японии в Маньчжурии, Корее, Квантуне и Северном Китае трудно. Подобное возможно только в результате полного военного поражения и безоговорочной капитуляции Японии. Без этого любые переговоры с Японией не дадут коренного решения проблемы длительного мира и безопасности на Дальнем Востоке. В свете вышеизложенного заключение подобного предлагаемого японцами и ко многому нас обязывающего соглашения вряд ли целесообразно. Однако выслушать их предложения можно. Поэтому, ввиду того, что Хирота уклонился от изложения в конкретной форме своих предложений, можно будет, в случае настойчивого напоминания с его стороны о желании ускорить встречу со мной, дать ответ через присутствовавшего при беседе секретаря, что, не располагая еще его конкретными предложениями по затронутым им вопросам, я лишен пока возможности высказать свое мнение конкретно.
Прошу указаний» {541} .
В Москве внимательно изучили информацию из Токио о стремлении японской стороны незамедлительно начать официальные переговоры с целью заключения нового договора теперь уже о ненападении. Думается, советское руководство обратило серьезное внимание на выраженную японцами готовность идти ради такого договора на существенные уступки СССР. Вместе с тем сделанные Хиротой предложения носили «полуофициальный» характер и не могли восприниматься как обращение японского правительства. Ответ Молотова Малику на его запрос об указаниях последовал лишь через неделю. 15 июня советский нарком (безусловно, по согласованию со Сталиным) предписал послу занять выжидательную позицию, но не отказываться категорически от контактов с Хиротой, с тем чтобы иметь возможность выяснить подлинные намерения Токио. Инструкция Молотова гласила:
«Хирота, так же как в свое время Миякава, а затем Танакамару, говорил с Вами, конечно, по поручению правительственных кругов Японии в целях выяснения условий, на которых японцы могли бы договориться с нами. Однако Хирота ничего ясного еще не сказал.
Вам по собственной инициативе искать встречи с Хирота не следует. Если он опять будет напрашиваться на встречу, то его можно принять и выслушать и, если он опять будет говорить общие вещи, то следует ограничиться заявлением, что при первой же возможности (намек на диппочту) Вы сообщите в Москву о беседах. Дальше этого идти не следует.
Само собой разумеется, что через секретаря
Японские лидеры понимали, что добиться согласия советского правительства на начало официальных переговоров о заключении нового долгосрочного японо-советского соглашения без изложения конкретных предложений японской стороны едва ли удастся. Однако тактика Токио состояла в том, чтобы до изложения возможных уступок Японии прежде выяснить, чего пожелал бы СССР взамен договора о ненападении. Японское правительство опасалось, что может предложить Советскому Союзу больше, чем то, на что он рассчитывает. Отсюда продолжение попыток Хироты убедить Москву согласиться на начало переговоров, с тем чтобы обмен мнениями об условиях проектировавшегося японцами соглашения состоялся уже в ходе переговоров. Естественно, это не могло устроить советскую сторону, которая со всей определенностью давала понять, что вести неофициальные переговоры, тем более без конкретизации их целей, Москва не намерена. Об этом со всей определенностью посол Малик заявил Хироте при очередной встрече 24 июня.
Из записи беседы Малика с Хиротой от 24 июня 1945 г.:
«…Как господину Хирота известно, Советское Правительство, в соответствии и на основании положений, вытекающих из самого пакта, заявило о том, что поскольку обстановка по сравнению с той обстановкой, которая имела место в период заключения пакта, изменилась в корне, то Советское Правительство сочло невозможным продлить этот пакт и сделало это на основе и в соответствии с законными положениями данного пакта о нейтралитете.
Советское правительство денонсировало пакт на основании положений, вытекающих из пакта, а не порвало его, и я хотел бы обратить внимание г-на Хирота на это.
Пакт существует, и на базе этого пакта к взаимному удовлетворению базируются отношения. Вы сочли желательным до истечения срока пакта обменяться мнениями о дальнейшем.
В своей беседе со мной Вы в общей постановке упомянули о целом ряде проблем, не конкретизируя их. Я изъявил готовность выслушать Ваши мнения и весьма рад, что провел с Вами эти беседы, способствующие в известной мере, хотя бы общему представлению о точке зрения. Вместе с тем я полагаю, что для уведомления о содержании этих бесед моего соответствующего руководства я предпочел бы… лично слышать конкретные мнения г-на Хирота. Таким образом, я насколько мог ответил конкретно на Ваши конкретные вопросы и готов выслушать Ваше мнение.
Хирота.То, что изложил посол о пакте о нейтралитете и о том, что он сыграл свою положительную роль, об этом я хорошо осведомлен. Со своей стороны я также говорю, что пакт о нейтралитете играл взаимную роль, но кроме этого хотел бы иметь договоренность между двумя странами, которая бы поставила взаимоотношения двух стран в более дружественные отношения. Если до сих пор, несмотря на пакт о нейтралитете, имелся целый ряд споров, то сейчас надо раз и навсегда разрешить все эти споры и не оставить ни одного неразрешенного спора. Урегулировать позиции обеих сторон на дальнейшее в Восточной Азии и установить договоренность между двумя странами, которая сделала бы возможным, чтобы обе страны поддерживали дружественные и доброжелательные отношения на длительный срок. Мы этого и желаем.
Если советская сторона считает возможным такую постановку вопроса, то наше правительство сочло бы возможным конкретизировать и уточнить эту проблему» {543} .
Более откровенно относительно целей японского правительства Хирота говорил во время состоявшегося 24 июня обеда с советским послом. Из донесений советского посла:
«…Я указал, что Советский Союз занимает на Дальнем Востоке позицию невоюющей стороны и поэтому разумеется, что невоюющей стране трудно определить срок окончания этой войны. Сам Хирота также уклонился назвать этот срок. Он пространно говорил об ошибках Германии, о которых он вычитал в докладе т. Сталина из бюллетеня посольства, полученного им еще в 1941 г. Я до сих пор храню это место из речи Сталина, сказал Хирота. И в разговоре со своими приятелями о советско-германской войне всегда приводил эти слова Сталина как доказательство того, что Германия не победит. Он распространялся также, что политические деятели в своих предположениях должны быть внимательными и опасаться ошибок.