Ярмарка Святого Петра
Шрифт:
— Неужто граф так высоко ценит его ремесло? — спросил Кадфаэль, с интересом поглядывая на худощавого самоуверенного мужчину.
— Ценит-то ценит, но не только ремесло перчаточника. Эан из Шотвика — один из самых сметливых лазутчиков графа, за что и пользуется особым его доверием. И уж коли он притащился аж в Шрусбери, то будь уверен, это неспроста. А глянь-ка туда, на другую сторону. Видишь, там, ниже от нас по течению, готовится причалить большая баржа. Сразу ясно — построена в Бристоле и обошлась небось в добрую тысячу марок! Стало быть, кто-то приплыл из западных краев, которые король так и не сумел прибрать под свою руку и до времени оставил в покое.
По зеленоватым, слегка серебрившимся в лучах заходящего солнца водам Северна, вдоль поросшего тростником берега скользила
— Такие суда очень устойчивы и лучше всего годятся для перевозки вина, — пояснил Родри ап Хув, оценивающе поглядывая на баржу. — В Бристоль доставляют морем лучшие вина из Франции, а здесь, на севере, они идут нарасхват. У меня глаз наметан — я бристольскую оснастку сразу признал.
Баржа привлекла внимание немалого числа зевак: кто-то узнал бристольскую постройку, а кто-то просто заинтересовался ее необычным внушительным видом, и с моста и с дороги поспешили люди, чтобы посмотреть, как причалит новое судно. Среди толпы брат Кадфаэль приметил и знакомые лица: перевесившись через перила моста, глазела на реку Петронилла, жена Эдрика Флешера, и Констанс, служанка Элин Берингар, и даже один из монастырских управляющих, напрочь забывший о своих обязанностях. И тут солнечный луч неожиданно высветил коротко постриженные темно-золотистые волосы — молодой человек легко сбежал по склону к берегу и остановился, не сводя глаз с приближавшегося судна. Молодой дворянин, чья красота вызвала неподдельное восхищение брата Марка, был, видать, так же любопытен, как и любой босоногий оборвыш из предместья.
Тем временем валлийцы, подручные Родри, закончили разгрузку и теперь ожидали дальнейших распоряжений, а валлийский купец был не из тех, кто допускает, чтобы чужие дела мешали его собственным.
— Судов прибыло много, — отрывисто бросил он, — глядишь, и ярмарка начнется, прежде чем все разгрузят. Пойдем-ка да подберем подходящее местечко для моей торговой палатки, пока все не расхватали.
Кадфаэль провел купца вдоль предместья, где уже вовсю ставились лотки.
— Ты, наверное, хотел бы устроиться на самой ярмарочной площади? — спросил монах. — Туда ведь сходятся все дороги.
— Э, брат, мои покупатели сами меня повсюду сыщут, — самодовольно ответил купец.
Но несмотря на эти слова, валлиец придирчиво осмотрел все предместье и отнюдь не спешил выбрать себе место. Наконец они миновали предместье и вышли к просторной треугольной ярмарочной площади. Монастырские служки заблаговременно расставили здесь деревянные палатки, в которых можно было и товары запереть, да и переночевать при необходимости. Палатки эти сдавались купцам за отдельную плату. Другие торговцы привезли с собой лотки на козлах и легкие тенты, ну а торговцы помельче — по большей части окрестные жители — собирались спозаранку разложить свой товар на пледах, а то и вовсе на голой земле между лотками и палатками.
Родри было никак не угодить: все его не устраивало. Он искал самое лучшее место. Наконец он приглядел крепко сколоченную палатку неподалеку от аббатского амбара и конюшни. Купец живо смекнул, что съехавшиеся на ярмарку поведут своих лошадей в конюшню и, коли он пристроится поблизости, никак не минуют его товара.
— Вот это мне подходит. Один из моих парней и ночевать здесь будет.
Старший из работников следовал за хозяином и его провожатым, легко перекинув через плечо свою ношу, а второй остался на пристани караулить выгруженные тюки. Получив указание хозяина, работник принялся складывать свой груз в палатку, а Родри и Кадфаэль повернули назад, к реке, чтобы послать второго слугу следом за первым. По дороге они повстречали одного из управляющих. Кадфаэль сообщил тому, что гость из Уэльса выбрал место, и помог им договориться насчет оплаты. Строго говоря, монах выполнил возложенное
Кадфаэль и Родри дошли до того места, где большую дорогу пересекала тропа, спускавшаяся к реке, и с интересом посмотрели вниз. Бристольская баржа уже пристала, и трое матросов начали выкатывать на пристань бочонки с вином. Работой распоряжался дородный, осанистый краснолицый пожилой господин в длинном богатом одеянии. Его надвинутый на голову капюшон был перекручен на макушке, образуя подобие сарацинской чалмы, а широкие рукава развевались, когда он, жестикулируя, указывал, что куда ставить. У него было округлое лицо, полные, до синевы выбритые щеки и колючие кустистые брови. Для своего роста и комплекции он казался необычайно проворным и, судя по всему, считал себя весьма важной персоной, ожидая, что и другие сочтут его таковой с первого взгляда.
— Так я и думал, — промолвил ап Хув, довольный своей сообразительностью и осведомленностью. — Это не кто иной, как сам Томас из Бристоля — крупнейший тамошний виноторговец. А еще он приторговывает всякими диковинами с Востока — пряностями, засахаренными фруктами и сластями, которые венецианцы привозят из Сирии и с Кипра. Товар дорогой и прибыль немалая. Любая леди, не торгуясь, заплатит за то, чего нет у ее соседки. Ну, что я тебе говорил? Деньги сближают людей. Купцы — за Стефана они или за Матильду — все одно съезжаются к вам на ярмарку и всяко сумеют столковаться друг с другом.
— Судя по его виду, — заметил Кадфаэль, — у себя в Бристоле он человек влиятельный.
— Так оно и есть. Он в чести у Роберта Глостерского, но, как видишь, не побоялся заявиться к вам в Шрусбери. Дело есть дело, и, коли пахнет барышом, купец хоть в самое пекло полезет.
Они собирались уже спуститься к берегу, когда заметили, что среди собравшихся на мосту нарастает волнение. Оттуда доносился возбужденный гул, и все головы повернулись к городским воротам на другом берегу Северна. В косых лучах заходящего солнца один из парапетов отбрасывал тень до середины моста. Над мостом клубилось облачко легкой пыли, двигавшееся к аббатскому берегу. Пыль поднимали ноги плотно сбившейся кучки молодых людей, вышедших из ворот и сплоченно, словно маленькое войско на марше, направлявшихся в сторону монастыря. Толпы зевак расступались, давая им дорогу. Все прочие горожане праздно прогуливались теплым летним вечером — эти же двигались решительно и поспешно, правда, похоже было, что их поспешность диктовалась боязнью растерять решимость. Их было человек двадцать пять, все безусые юнцы, и некоторых из них Кадфаэль знал: Эдви, сына мастера Белкота, юного посыльного Эдрика Флешера и с полдюжины отпрысков самых уважаемых цеховых мастеров. Во главе всей компании вышагивал, воинственно задрав подбородок и размахивая в такт шагам кулаками, Филип Корвизер — сын самого провоста. Вид у этих молодцов был сердитый и угрюмый. Прохожие замедляли шаг и недоуменно таращились на них, не понимая, в чем дело.
— Если это не пахнет дракой, — промолвил Родри ап Хув, поглядывая на воинственно настроенную компанию, — то я ничего в таких делах не смыслю. Я ведь слыхал, что у вашей обители вышел разлад с городом. Пойду-ка да пригляжу, чтобы все товары были надежно упрятаны под замок, пока не началась заваруха.
Он засучил рукава, проворно сбежал по тропке, ведущей к пристани, и принялся торопливо убирать подальше драгоценные фляги с хмельным медом. Кадфаэль остался стоять, задумчиво поглядывая на дорогу. «Похоже, — подумал монах, — чутье купца не обманывает. Старейшины города обратились к аббату с прошением и вернулись с пустыми руками. А сынки заправил Шрусбери, судя по всему, вознамерились прибегнуть к более сильным мерам». Правда, приглядевшись, монах не приметил у них никакого оружия. Кажется, даже дубинки ни у кого не было. Но лица их не предвещали ничего доброго — видать, и впрямь без заварухи не обойдется.