Ярмарка теней (сборник)
Шрифт:
— Я здесь уже со вчерашнего вечера жду.
— Вы не один ждете. Другие тоже ждут.
— Мне каких-то паршивых сорок километров…
— А мы дальние расстояния не обслуживаем. У нас всем нужно не дальше ста километров.
Егоров почувствовал острое желание плюнуть на сверкающую лысину. Он проглотил слюну и, сжав зубы, отошел от окошка. Настроение было совершенно испорчено.
Егоров уныло окинул взглядом пассажиров. Яркое солнце, проникавшее сквозь стеклянные стены, приветливо освещало озабоченные лица мужчин, загорелых и обветренных, с большими, сильными руками,
Среди присутствующих возникло какое-то движение. Казалось, в зал пустили ток, который побежал по креслам сидений, заставляя людей поворачивать головы в одном направлении. Сладкоголосые скептические «Та ну!», «Та шо це вы!» оборвались, женщины и мужчины уставились на какую-то фигуру, возникшую в стеклянных вращающихся дверях; только дети ни на что не обращали внимания.
Егоров тоже посмотрел на дверь и увидел странного человека. Первое впечатление было неопределенным. Тревога и ощущение опасности охватили его.
Человек был дьявольски красив. Его красота была подобна вызову или удару кнутом. Все в нем было законченное, совершенное и в то же время невероятно экстравагантное.
Красота — это высшая гармония, многочашечные весы, все чашки которых старательно уравновешены природой. Оригинальность порождается удачным отклонением от равновесия. В незнакомце был именно тот миллиграмм уродства, который делал его красоту гениальной.
Человек, вероятно, привык находиться в скрещении взглядов. Он подошел к окошку кассы так, словно в зале никого не было. Он заглянул в окошечко, где плавала голая макушка зеленоглазого кассира, спросил с легким иностранным акцентом:
— Вам звонили только что про меня?
Макушка запрыгала, как поплавок в ветреный день, когда клев плохой и бесконечная рябь бежит по свинцово-серой воде. Егорову была видна тощая рука в веснушках, с рыжими волосками в том месте, где белый манжет плотно обхватывал запястье. Рука подобострастно взвилась и мягким движением опустила на барьер билеты.
Красавец кивнул головой и, сунув билеты в карман, направился к выходу. Кассир приподнялся над сиденьем и крикнул вслед:
— Ваш автолет в третьем гараже! Справа, как выйдете…
Незнакомец, не оборачиваясь, снова кивнул.
Егоров подошел к кассе.
— Значит, у вас был свободный автолет? — спросил он нарочито спокойно.
Рыжебровый некоторое время строчил что-то в своих бумажках, потом медленно поднял голову. Он смотрел на Егорова удивленно и непонимающе. Он, конечно, не узнавал его.
— Какой автолет? — слабым, усталым голосом спросил он.
— Тот, что вы только что отдали этому иностранцу.
— А-а-а, — протянул кассир и углубился в накладные.
Егоров почувствовал, что желчь вышла из печени и, минуя камни, расставленные в желчном пузыре, поднялась к голове, застлав поле зрения плотным коричневым туманом.
— Я с вами говорю! — гаркнул он, ударив кулаком по стойке.
Накладные и квитанции, наколотые на сверкающие бюрократические пики, баночки с клеем, чернильница из лунного камня — все, как один, подпрыгнули, испуганно звякнув, шлепнулись на стол. Баночка перевернулась, из нее выползла колбаска прозрачного желтоватого клея. Кассир, побледнев, вскочил:
— Вы за это ответите! — Он нажал кнопку.
Егорову пришлось еще долго размахивать руками, кричать, оправдываться, объясняться, усовещивать, призывать, угрожать и льстить, пока наконец в девятом часу он смог выехать. Вместо быстрого мощного автолета ему пришлось сесть в допотопный автомобиль, прихотью судьбы заброшенный в сарай начальника местной службы движения.
Мысленно установив генетическую связь между начальником, с одной стороны, и животными, преимущественно собачьего рода, — с другой, Егоров успокоился и начал осматривать окружающий мир. А он был прекрасен. Высокое голубое небо с мелкими полупрозрачными облачками было заполнено теплом и светом. Свежая, еще зеленая пшеница сверкала росой. Над степью разливался аромат здоровой радостной жизни. Врывавшийся в машину ветер эластичной прохладной струей теребил егоровские вихры, и ему казалось, что у него улетают волосы…
— Давненько я не бывал здесь, — растроганно шептал он, глядя на знакомые поля, черные ленты дорог, петлявшие вдоль густых лесополос.
— В Музыковку? — спросил шофер.
— Ага.
— К Нечипоренке?
Егоров посмотрел на парня. Чернявый веселый хлопчик. Его звали почему-то Реник, Рейнгольдс.
— К нему. А ты откуда знаешь?
— А что тут знать? К нему многие сейчас ездят… А вы не знаете, скоро он назад полетит?
— Полетит. Дай отдохнуть человеку, он же только что вернулся.
«Белка», легко катившая по бетонному шоссе, замедлила ход.
— В чем дело? — спросил Егоров.
— Да тут съезжать надо с бетонки. Поворот на Музыковку.
— Так в чем же дело? Валяй…
— Та дорога ж здесь у нас не дай господи! Когда сухо, оно еще ничего, а после такого дождя…
Парень не договорил и свернул направо. Машина, сделав лихой поворот под мостом, выскочила на черную ленту проселочной дороги. Егоров с опаской посмотрел вперед. Он хорошо знал, что такое черноземный тракт после дождя.
Дорога была изрыта глубокими колеями. Рытвины напоминали окопы. Грунт под колесами «Белки» расползался все больше и больше, пока машина наконец не села на живот, беспомощно разбрызгивая с колес большие черные куски.
— Есть, — сказал Реник и остановил мотор.
Они выбрались наружу. Егоров сразу же утонул по щиколотку в жирной, вязкой грязи. С проклятьем выдернул ногу из клейкой массы. На легкие летние туфли налипли пудовые комья дегтярного цвета, и Егорову показалось, что он надел валенки. Ему стало даже немного страшно: вдруг земля начнет медленно расплываться под ним и засосет его в глубокую черную трясину. Пока он преодолевал силы сцепления, Реник, ловко орудуя совковой лопатой, расчистил путь.