Ярмо Господне
Шрифт:
Тем не менее, Вероника с ним поздоровалась по-арматорски:
— Ай здоровеньки они не булы!
Что, милок, испужался? Не боись, мой пациент героический, меня сегодня сосрання креативный импульс одолевает…
— Вы грубиянка и сквернословица, сударыня! Нет чтобы по-русски здравия пожелать благонамеренно.
— Вот еще! Какие тебе тут благожелательности и куртуазности? Не до того мне, некогда. Времени мало, работы много.
Вали поскорее за ширмочку и раздевайся, натурщик-натурист. Можешь вольно и непринужденно шастать по сцене, стриптизер, как тебе заблагорассудится.
Предпочтительнее,
Когда Филипп вошел в роль мужской натуры, вдумчиво изучающей женскую природу бело-розовой мраморной богини, Вероника отключила контрастный бестеневой лабораторный свет, оставив лишь дюжину софитов, мягко освещавших две фигуры под ее пристальным взором ваятеля.
Сидя в затемненном углу, она быстро выхватывала характерные черты мужского и женских тел, набрасывая штриховые рисунки на 14-дюймовом цифровом планшете. Время от времени ее беспокойная творческая натура возвращалась к предыдущим графическом этюдам, теснившимся на обширном мониторе.
Спустя минут сорок она очень неприлично и многоэтажно выругалась, с треском двумя пальцами переломив пополам беспроводной стилус:
— …Ни в м. ду, ни в Красную Армию никуды не лезе, быдто х… импотента… Мать его Фетиду за Ахиллесову пяту… Глупость, тупость и бестолочь! Пи…идейка с бабьем себя не оправдывает…
Отзынь от моей каменной бабы, братец Фил. Вали вон туда в живой уголок на подиум перед контровым светом…
Вероника поправила и переместила софиты, взяла со стола портативный графический планшет, уселась близко перед Филиппом на вертячий стул и принялась неистово срисовывать его мышцы. На раздраженные команды она не скупилась:
— Правую ногу чуть вперед, опирайся на нее свободно..!
— Левую руку согни в локте..!
— Повернись в три четверти…
— Не вертись и расслабь брюшной пресс…
— Опаньки! Вот так и замри!..
Через четверть часа безмолвной сосредоточенной работы Вероника предложила:
— Можешь говорить, Фил, о чем угодно, но, я тя умоляю, не о смердячих некромансерских делишках в нашем богоспасаемом благочинии. Твоя выразительная мимика мне не помеха.
— Руперта ты так же на Страстной дергала, точно паяца на ниточках? — тотчас спросил Филипп.
— Не-а… Эскизы у меня были готовы три с лишним года назад, еще до развода. Идея композиции тоже.
— Как же, слыхали, видали! Весьма и оченно эротично ты его и себя изваяла, извалохала… Ни в саду не оставишь, ни в огороде. Разве только в баронской опочивальне?
— Там я нас и поставлю, когда отполирую, сладенькой парочкой на загляденье прислуги…
Сам проницал, проведал или Анфиска донесла?
— Анфиса Сергеевна с эйдетикой расстаралась, кипя разумом возмущенным опосля посещения твоей секретной творческой лаборатории в Коринте. Оченно нашу строгую дьякониссу эстетицки поразило, как Афродита Киприда неслабо так держит Париса Троянского за мошонку, а тот ей яблоко, воленс-ноленс, протягивает. Куда ему от нее деться, бедолаге?
— Эстетическую идейку ты ухватил верно. Всякой нормальной скульпторше яички дороги не только на Христов день… Грешный эрос — обратная сторона безгрешного агапе… Коромысло диавольско… Что в лобок, что по лбу…
На сегодня достаточно. Облачайся и двигай учиться, студент, учиться и еще раз учиться чему-нибудь и как-нибудь…
— Грех смеяться над убогим, сударыня…
«Ох мне пед и бред, оптически, дебита ностра… Нас учат, мы учим, наущаем, обучаем, поучаем, вразумляем, получаем образование и что-то вам, нам образуем, патер ностер…»
В тот же самый день перед двумя академическими часами занятий испанским языком Филипп Ирнеев на глазах у Вани Рульникова скопировал ему на планшетный компьютер специальный многогигабайтный файл:
— Тут, Иван, аглицкий спецматериал для твоего самообразования и самовоспитания. Посмотришь мое домашнее задание — сам увидишь что к чему.
Предупреждаю, вьюнош! Материал сугубо дидактический, конфиденциальный. Доступ через дактилоскопический код. Файлик разархивируешь и инсталлируешь как программку. Изучать строго в отсутствие посторонних лиц, каковыми числить всех, кроме тебя и меня. Ни взрослым, ни детям не показывать, прослушивать звукоряд через наушники.
Почему оно так, самостоятельно поймешь, отрок мой. В кое-каком отношении, — об этом и о том, — ты у меня уже не очень чтобы несмышленый младенец…
За основу в тематике образования «Об этом и о том» Филипп, хорошо поразмыслив, взял одноименный энциклопедический словарь полового воспитания мальчиков-подростков из высокородных харизматических семейств. «Лучшего учебного пособия не сыскать от мира и века сего, того…»
Академичного прецептора из частной закрытой школы он заменил своей анимированной виртуальной особой, комментирующей интересные гиперссылки, помещенные среди текстов и графических изображений. Филипп решил налицо отвечать по-английски на вопросы, какие часто задают подрастающие дети разных стран и народов самим себе, сверстникам. И очень редко спрашивают о том самом учителей и взрослых.
Дидактического материала, призванного утолить пытливый отроческий интерес, в энциклопедии предостаточно. Но кое-какие ссылки еще неактивны и не вся графика доступна.
«Всему свое время в разрядах подростковой психофизиологии…»
— Ладненько, брат ты мой, в коммуникативности разрядка не есть зарядка. Ибо сказано в речевой банальности: за раскачкой неминуема накачка…
Несказанно заинтриговав и зарядив ученика самостоятельным домашним заданием, учитель сейчас же обрушил на него лавину речевых ситуативных упражнений. Тут уж Ване стало не до сторонних мыслей о чем таком будут говорить и что ему покажут скопированные в долговременную флэш-память гигабайты текстовой и аудиовизуальной информации.
В конце первого часа занятий Ваня ловко, как ему подумалось, воспользовался заминкой в педагогическом усердии наставника, для «де релаксьон эсклюсиваменте» начавшего было рассуждать о трансцендентности или имманентности релевантной коммуникативной информации…
Обилие знакомых латинских корней в испанской речи учителя хитроумного ученика ни на йоту, ни на «u» не смутило. И он задал «в тексте и в контексте эксклюзивный детский вопросик Фил Олегычу с подковыркой»:
— Муй эстимадо дон Фелипе, существуют ли иконы «эм бердад кон ла тауматурхиа»? По-русски говоря, чудотворные?