Ярополк
Шрифт:
– Хорошие ты цветы собираешь. Как зовут-то тебя?
– Баян.
– А меня Илья. Скажи, Баян, в глазах ли у меня кровавые пятна или впрямь на небе нечисто?
Посмотрел Баян на небо, удивился:
– Облака кровью напитаны.
Подтянул Илья сапоги, поправил железную шапку, сел на Сивку.
– Проводи меня взглядом, отрок, подгони! Подзадержался ненароком. – И погладил Сивку по гриве. – Ну, конек, сужено нам отведать богатырского лиха.
Баян на кровавые облака показал:
– Этого?
Илья только глаза прикрыл.
– Поехал я, браток!
– С Богом! – сказал Баян.
Улыбнулся Илья, тронул Сивку. Пошел конь с места наметом, да что ни скок – шире, шире, и вот уж не касались боле конские копыта матушки земли.
А небо среди дня темнело, багровело, облака на облака уж и не походили: на зверье, на гадов ползучих.
Кинулся Баян со всех ног к юрте, к пристанищу. Молодец, что кинулся. Перестало небо быть небом, прибежищем птиц. Обернулось полем побоища. Не сыскать уж было в нем, в просторном, ни высоты, ни глубины, широта тоже вся куда-то подевалась, а когда в небе тесно, все живое на земле умолкает.
Сражение на небесах
И увидел Илья Муромец: разошлись небеса на стороны, будто кто заслонку снял с печи. А печь давным-давно потухшая! Ни огня, ни золы – хлад и ветер. Да только не тот ветер, что над землей летает, – вселенский, неуютный.
Скосил Илья глаза на правый ус, а ус в инее.
Да и нос вроде прихватывает. Пригнулся к Сивке – потеплело. Пышет Сивка не хуже каравая. Тут и в воздухе потеплело. Но зато потянуло уж таким смрадом, хоть ноздри зажимай. Небо куда-то подевалось. Внизу огненная река, кругом черные утесы. И понял Илья – в пасть с Сивкой въехали.
– Ах ты, тьма-тьмущая! Величество вонючее! – закричал богатырь да и вонзил в огненную реку доброе свое копье.
Река-то – язык змеиный. Заплясал, вскорежился. Илья же не унимается, колет, крутит… Хлюпнуло, будто болото провалилось в промоину.
Увидел Илья: один он как перст, как мизинец. А Вселенная перед ним хуже старушечьего сундука, уж так набита, что и размахнуться как следует нельзя.
– Боже ты мой! – ахнул Илья. – Сколько мерзости наплодил сатана!
Пристегнул щит на спину, чтоб какая-либо тварь под лопатку не пырнула, а Сивка вдруг и говорит человеческим голосом:
– Садись, Илья, задом наперед. Так нам сподручнее будет.
Перевернулся богатырь в седле. Приторочил пику так, чтоб Сивка, вперед скакнув, поражал нечисть не одними зубами да копытами. Меч взял левой рукой – отмахиваться, а правой – надежу свою мужицкую, дубину кленовую с комлем на конце.
Изготавливается Илья, а сам дивуется, отчего это страсть да жуть все еще не кинулась на него со всех сторон разом. Куда ни погляди – жаждущие человеческой крови глаза. Крупный бес над головой – каруселью, бесенята как пурга по ногам коню. Но пока что вся дрянь мимо проносится.
– Эх, – сказал Илья, – не я вас выдумал!
Крутанул над головой палицей, и полилась на них с Сивкой такая дрянь, такая слизь, завыло, и уж так истошно, как только в бездне звездной воют, на земле от такого кошачьего гласодранья все обручи бы на кадушках полопались.
Стал тут Сивка скакать, ногами бить, зубами рвать – к Северной звезде ломиться.
Усмотрел Илья: где они проскакали – свет стрелой, будто от кометы небесной.
Добрались до звезды. Совсем невидная, с баньку. Лег Сивка на брюхо, заполз в звезду чрез дверь теснехонькую вместе с Ильей. Внутри звезды – и впрямь баня. А отмывать было чего: Сивка будто из отхожего места вылез.
Взял Илья ушат, окатил конька с головы до копыт. Мать моя родная! Заблистал Сивка каждой шерстинкою.
Черпнул Илья из котла другой ушат, а в котле вода пресветлая, звездная, бурлит-кипит.
– Не робей, – советует Сивка, – али ты не мурома пополам с русью, али не зовут себя поселяне на родимой твоей стороне – славными людьми?
– Не больно ли кипяток-то крутой? – спрашивает Илья.
– Сей миг! Попробую! – Тут Сивка и окунул левое копыто-то в ушат. – В самый раз!
Жахнул Илья на себя дивную воду – и как с гуся.
– Тебя вместо месяца можно на небо пускать! – говорит Сивка. – Пора нам, Илюша. Дело только начинается.
Вышли они из звездной баньки – и сами не хуже звезд. Да только тьмы, пока они от сражения передых себе взяли – прибыло вдвое. Но уже ни бесов не видно, ни бесенят – кромешная тьма.
Сел Илья на Сивку не по-дурацки, по-богатырски. Поглядел в рукавицу.
– Ах ты, сукин сын!
Рыцарь на коне. Оба черным-черны.
– Посветить бы чем? – говорит Илья.
– А ты запусти над собой палицу, – советует Сивка.
Оружие надежное, да нечего делать. Пуганул Илья палицу вверх, и, верно, посветлей стало.
Черный рыцарь опустил черное забрало на черное лицо и помчался на Илью, черным копьем метя в богатырскую грудь.
– Ну, Илья! Держи свое-то копьецо покрепче да мозгами пошевеливай! – крикнул Сивка да и кинулся со всех ног навстречу черному поединщику.
Оскалил черный конь звериную пасть, да так, что стало видно его утробу – геенну кипящую.
Илья смекает: черный рыцарь глаза отводит от черного копья.
Пригнул голову, нырнул под щит, а своим копьем ударил между черными конскими ушами. И уж так тут сверзилось, такой грохот по Вселенной прокатился, словно все горы на земле рассыпались на мелкие камешки.
Развернул Илья Сивку, смотрит, а вместо одного рыцаря – стоит полк. Сколько в полку – не сосчитать, будто зеркалами того рыцаря умножили.
И услышал Илья конский топ. Ладно бы земля под копытами гудела, а то ведь Вселенная. Видно, все бесы, соединясь, выродили кобылицу, мчащуюся на богатыря. Грива – ураган, глаза – аспида. Не отвернуться от этих глаз, не зажмуриться. А в седле – скелет.