Ярослав Галан
Шрифт:
Мир широко раздвигается рамками драматического повествования: у молодого колхоза много трудностей — недобитые кулаки, националисты, агенты зарубежных разведок пытаются во что бы то ни стало сорвать посевную. Нравственная борьба здесь осмысляется драматургом в большом идеологическом плане борьбы двух миров и идеологий.
Один из таких шпионов показан драматургом в образе сына агронома Мыколы Воркалюка — Луки. По заданию своих хозяев Лука распространяет провокационные слухи о близкой войне, намекает на грозные кары Москвы в случае неурожая и, наконец, чтобы
Литературных критиков смущало появление льва в пьесе. Ход этот виделся «обнаженно аллегорически». Они не понимали, что здесь аллегория ненадуманна, продиктована естественным ходом событий, исторически закономерна: выпускаемый Лукой на свободу из клетки лев — это та звериная, враждебная всему новому стихия украинского буржуазного национализма, с помощью которой его главари безуспешно пытались затормозить по обе стороны Карпат победу коллективизации, натравливали одни национальности на другие.
В одном лагере с Лукой оказывается и тесть Мыколы Воркалюка — Штефан. В прошлом кулак, он не хочет смириться с происшедшими социальными изменениями. Галан не лакирует, не приукрашивает действительность. Он показывает жизнь послевоенной западноукраинской деревни во всей ее сложности и противоречиях. В борьбе за установление нового, колхозного строя раскалывались семьи, близкие родственники и даже члены одной семьи оказывались на разных сторонах баррикад, делались смертельными врагами. Многое из изображенного Галаном в пьесе «Любовь на рассвете», как мы уже рассказывали, действительно имело место в жизни.
В самой обстановке действия драмы Галан подчеркивает внутреннюю психологическую борьбу героев. Подобная направленность даже бытовых характеристик здесь несомненна. Например, в хате колхозника Воркалюка «на левой стене густо развешаны пестрые ярмарочные олеографии, на которых можно увидеть Иисуса и Марию с сердцами, проколотыми мечом… святого Николая… распятого Иисуса и т. д. На правой стороне — портрет Ленина…»
Какой психологический, нравственный подтекст стоит за всем этим! Это «ружье», как принято называть в драматургии такие детали, «стреляет» без промаха и точно в цель.
Содержание пьесы «Любовь на рассвете», как и всякой подлинно реалистической драмы, шире ее фабулы. Конфликт, определяющий развитие действия в пьесе, подготовлен событиями, происшедшими задолго до ее начала. В черновых набросках к драме есть замечание Галана о принципах построения в ней образов: «Пусть говорит также и прошлое, — пишет он, — ведь жизнь героев драмы не начинается с их появлением на сцене». Логика развития характеров персонажей будет неясна без выявления этого прошлого, которое «надо искать прежде всего в самом произведении» (К. С. Станиславский).
Предыстория героев, развернутая в репликах, разговорах, репризах, воспоминаниях действующих лиц, — существенное звено в социально-психологической характеристике персонажей. Драма Мыколы Воркалюка, сын которого оказался предателем, не стала бы драмой психологической, если бы Галан не раскрыл драматизм расхождения биографий, судеб отца и сына: то, за что боролся один, оказалось преданным другим.
Преданным оказалось самое святое для Воркалюка: ведь в конце концов он строил новую жизнь для молодых, для таких, как сын.
Мыкола Воркалюк, как и Иван Негрич, сидел в польских тюрьмах, в партизанском отряде доказывал с оружием в руках свою верность новой, социалистической Родине. Он представитель тех революционных сил западно-украинской деревни, которые сложились еще до 1939 года. Он молодой гражданин СССР только юридически — духовно он уже давно им был. Его классовая зоркость, непримиримость выработаны в суровой подпольной борьбе. Тем тяжелее переживает Воркалюк падение сына.
Здесь тоже психологическое столкновение: одни в минуты тяжелых испытаний, как Лука, ломаются, других, как Мыкола, сломить невозможно.
Лука побывал в рядах гестаповцев и, пройдя школу иностранной разведки, возвращается в родное село. Предысторию Луки составляют такие предшествовавшие началу действия пьесы события, которые во многом определяют движение драмы: Лука убил родителей приемной дочери Варвары — Параски. Не будь в пьесе этого прошлого, не была бы показана сложность борьбы, померкли бы многие краски образов любящей Луку учительницы Варвары и ее приемной дочери, была бы смазана противоречивость их чувств.
Здесь уже чисто «галицийская» нравственная драма: воспитанная в свое время на декадентско-националистической литературе, учительница в годы юности, по ее собственным словам, «блуждала в тумане». Вспомните Козан и других персонажей рассказов Галана.
В ходе борьбы, развернувшейся в пьесе, все, что не прогнило и не отравлено до конца ядом католических догм, рвет с мертвым миром идолов церковного фашизма.
Галан возвращается к волновавшей его еще в антиклерикальных памфлетах теме несостоятельности христианских принципов «мира добра и зла». Отец Юлиан говорит Мыколе об «общем мире между людьми и божьей милости». Мыкола не без основания иронизирует: «„Общего мира“, говорите? Немного поспешили… Вчера вечером самый мирный под солнцем человек — участковый агроном Мыкола Воркалюк — ехал спокойно Завадовским лесом, как вдруг кто-то выстрелил из чащи, и гляньте: если бы пуля пролетела на пять миллиметров ниже…»
Цена веры таких людей, как Мыкола, размышляет Галан, оплачивается кровью, и от этого никуда не уйти. Любовь и ненависть, миропонимание и убежденность — за них приходится драться в наш суровый век. Каждый час, каждую минуту…
Что стоят человеческие «добродетели», не выверенные лакмусовой бумажкой этой реальной, невыдуманной борьбы, к которой жизнь так или иначе подводит каждого! Формула «за» или «против» — не выдумка ожесточившихся людей. Когда в финале пьесы Варвара стреляет в Луку, этот выстрел стоил ей не минутного нервного напряжения. Пулю посылала не слепая обида — убежденность, что иначе она, Варвара, поступить не имеет права. Перед самой собой. Своей совестью. Своими учениками.