Ярослав Мудрый и Княгиня Ингегерда
Шрифт:
Женщина молча смотрела на Какору, на его коней, потом — на Сивоока, смотрела, пока они проехали, и хлопец так и не понял, что это за женщина, почему она так смотрит на них и какими чарами обладает, что ей послушен даже медведь.
Навстречу приезжим выходили люди. В большинстве своем это были женщины, да все маленькие, аккуратненькие молодички, мужчин попадалось мало, были они забитые, немытые, нечесаные, вид у них был дикий и сонный. Никто не носил оружия, одеты они были не в шкуры, а в белую полотняную одежду; у женщин и детей на воротниках и рукавах было много предивных вышивок, мужчины не баловались такой роскошью.
Хотя Какора был здесь впервые, он знал, куда ехать, да и Сивоок бы знал, потому что еще издалека увидел сооружение, которое возвышалось над всеми хижинами и навесами, горело среди потемневшего дерева красками певучими и необычными, подобно той киевской церкви, которая так поразила Сивоока.
Видать, то была святыня этих укрытых от белого света людей, святыня, построенная неведомо когда, неведомо кем, потому что не верилось, чтобы кто-нибудь из ныне живущих был способен на подобное строительство и украшения.
Словно бы взял тот кто-то неведомый множество крепких липовых бортей, увеличил их до невероятных размеров, украсил извне узорами богов и богинь — и все это, соединенное в живоносное целое, стрельчато возвышается к небу разноцветными крышами, неодинаковыми, как и каждая увеличенная борть.
Сивоок, забыв про Какору, пересек базарную площадь перед святыней, неотрывно смотрел на украшения стен, узнавал еще издалека Родимовых славянских богов и богинь, они повторялись, их лики смотрели на хлопца, будто отраженные в многообразии вздыбленных вод, с ликами и фигурами богов переплетались фантастические фигуры вил и берегинь; стены святыни были сплошной краской, радужной радостью, праздником для глаза. Цветные изображения богов хорошо сочетались с резными, никогда еще Сивоок не видел такой тонкой резьбы, от этого вся святыня обретала легкость, она как бы провисала над землей в своей разукрашенной невесомости. Сивоок сначала и не понял, откуда это впечатление легкости — то ли от буйности красок, то ли от искусной резьбы, то ли от неодинаковости «бортей», соединенных с такой неожиданной смелостью и умением. Только немного погодя, когда он обошел сооружение наполовину, Сивоок хлопнул себя по лбу: как он мог не заметить сразу! Святыня не стояла на земле. Она поднята была на крепких столбах, коричнево-блестящих, будто рога диких зверей. Когда Сивоок провел пальцем по одному из «столбов», ему и в самом деле почудилось, что это — турий рог, но нигде никогда не было и не могло быть таких рогов, разве что их склеили каким-то дивным таинственным способом, известным только этим людям, как известны им были тайны красоты и цвета. С одной стороны святыня подпиралась зеленым пригорком. Там были двери, которые вели внутрь, но сейчас двери были закрыты, и Сивоок продолжал идти вокруг святыни с другой стороны, пока не очутился снова там, откуда и начал свой осмотр.
Детвора помогала Какоре распрягать коней. Неумело и беспорядочно дергали за сбрую, другие тащили коней за повода, еще другие норовили вырвать волос из конских хвостов; дети вертелись под ногами у купца, тот покрикивал на них, наделял тумаками каждого, кто попадался ему под руку, бормотал:
— Кыш! Зовите своих отцов, говорите: гость приехал. Менять начнем! Все у меня есть! Никто и не видывал такого. Ну!
Привязав коней, Какора принялся разгружать телегу; увидев Сивоока, крикнул ему:
— Эй, отроче, помогай!
Сивоок остановился и не мог сдвинуться с места. Теперь он знал: никуда не пойдет дальше с этим толстым убийцей. И удирать не станет, — просто не пойдет, да и дело с концом. Пускай Какора сам попытается выбраться из лесов да болот. Пускай натерпится страху!
— Ну! — крикнул еще раз Какора.
— Не хочу, — впервые за последние дни заговорил Сивоок, и не ненависть была в голосе хлопца, а презрение.
— Гей-гоп! — беззаботно напевал Какора.
Начали собираться люди. Видно, они привычны были к торгу, ибо шли смело, их не тревожили ни глуповатое пение Какоры, ни его товары; не удивлялись они купеческой повозке, а кони вызывали разве лишь сожаление своей изнуренностью и испачканностью. Создавалось впечатление, что тут перебывало множество разнообразнейших гостей, что все привыкли к ним, хотя и трудно было предположить, чтобы пробивались сюда из широкого мира даже такие отчаяннейшие пройдохи, как Какора.
Первым пришел высокий косматый мужчина с лукаво прищуренным глазом; руки у него были такие длинные, что свисали ниже колен; лицо мужчины излучало насмешливость и хитринку, он остановился в нескольких шагах от купца, хмыкнул, спросил задиристо:
— Что имеешь?
— А что нужно? — вопросом ответил Какора, который хорошо разбирался в покупателях и сразу видел, с кем имеет дело.
— Спрашиваю, что имеешь? — снова повторил мужчина.
— Что нужно, то и имею, — начиная сердиться, ответил купец.
— А не ври.
— Имею такое, что тебе и не снилось, — подогревал его любопытство Какора.
— Ой, хвастун!
— А у тебя? Драные порты да плоть смердючая! — пошел в наступление Какора. — Ну!
— Ох, смешной ты! — захохотал мужчина. — Да у меня…
— А что у тебя?
— Да такое..
— Ну какое?
— Да и дети твои не увидят такого.
— Что же это? Разве что птичье молоко…
— А и молоко.
— Воробья подоил или жабоеда?
— Да и воробья! — Мужчина лениво почесал ногу о ногу, повернулся, чтобы уйти прочь.
— Эй, куда же ты? — испуганно позвал Какора.
— Дак что ж с тобою?
— Постой, что же у тебя?
— Дак у тебя же ничего.
— Не видел же ты, дурак!
— Дак и нечего видеть! — сплюнул мужчина.
— А у тебя что?
— Да такое, что и детям твоим…
Какора, тяжело дыша, подбежал к мужчине, схватил его за руку.
— А ну-ка! Вернись! Не будь тварью безрогой!
Мужчина остановился, потом без видимой охоты направился к телеге купца. Какора тыкал ему под нос то кусок покрывала, то заморской работы меч, то женские украшения из зеленого стекла. Мужчина все это отклонял рукой, щурил глаз, веселился в душе от стараний купца.
— Э, — сказал он, — а белого бобра ты видел когда-нибудь?
— Чего? Что? — не понял Какора.
— Белого бобра, спрашиваю, когда-нибудь видел?
— Белого? Бобра? Врал бы ты кому другому, а не Какоре, добрый человек!
— Дак что ж с тобой разговаривать! — пожал плечами мужчина и снова наладился уходить.
— Ну! — взревел Какора. — Вот осел божий! Да ты говори толком! Бобер?
— Бобер.
— Белый?
— Белый!
— Врешь!
— А ежели вру — так и уйду себе с богом!
— Ну! Гей-гоп! Стой! Что хочешь?
— А ничего.
— Как это?
— А так: не меняю.
— И почему?
— А пускай мне останется.
— Зачем же похвалялся?
— Дак чтоб ты знал, что у меня белый бобер есть, а у тебя нет! — Мужчина беззвучно рассмеялся прямо в нос Какоре и теперь уже пошел от купца, не слушая его проклятий и угроз.
— Ну и людишки! — обращаясь снова к Сивооку, почесал в затылке Какора. — Видал такого дурака?
Он снова попытался привлечь дикую душу Сивоока, ибо чувствовал себя, наверное, одиноко и неопределенно, забредя в этот город, который сразу послал на них то дикого ревучего зверя, то лукавого человека, то невероятной красоты святыню.