Ярослав Мудрый и Княгиня Ингегерда
Шрифт:
Будто слепой, протянул он обе руки, медленно, несмело, нищенски. Единственное прикосновение должно было спасти его от всех несчастий, от величайшего горя, всего лишь одно прикосновение, вот так начинается и так кончается свет, а больше нет ничего, и не должно быть, и ничего больше не нужно, в этом величайшая мудрость; и как хорошо, что человеку все-таки открывается, хотя и поздно иногда, эта великая правда, которую так хорошо знал его отец. О князь Владимир, прости своего неразумного сына! Не судите и несудимы будете! А ныне только молчаливое прикосновение к этому чуду — и мигом исчезнут все невзгоды, и в душе откликнется смех, буйная сила зальет все тело, как льются отовсюду в лесу пронзительные дуновения живого духа!
Его руки медленно приближались к белой фигуре, он видел теперь не одну лишь непередаваемую свежесть, его поразил огонь и разум в ее серых, сверкающих черными искрами глазах, но это случилось потом, позднее, тогда, когда она оттолкнула его руки, когда все же прикоснулся хотя бы к ее руке, почувствовал кончиками пальцев всю ее, еще больше разгорелся, но одновременно словно бы нашло на него прозрение, и он увидел тогда ее глаза, ее губы, увидел всю ее — невысокую, щедротелую, в простой полотняной одежде, а еще увидел ее шею, длинную и нежную, в широком вырезе грубой сорочки, и ему захотелось приникнуть к этой шее, именно там, где она видна была из грубой ткани, и он неуклюже наклонился, так, будто и до сих пор оставался маленьким калекой, который неуверенно стоял на ногах. Высокая дорогая шапка мешала ему, и он швырнул ее на землю, его круглая ромейская бородка тоже была некстати, поэтому князь съежился, отставляя бороду в сторону, но все эти мгновенные приготовления были ни к чему, потому что девушка снова мягко, но упорно отстранила его, на этот раз сказав тихо, без гнева:
— А ну не…
Он совсем растерялся. Хотел бы и заплакать, но давно разучился, встал бы на колени, но привык становиться на колени лишь перед Богом и не знал, поможет ли здесь коленопреклонение, потому что девушка была для него выше Бога и выше всего, что было и чего не было. Он молча клонился на нее всем своим телом, почти падал, будто подкошенный желанием, и она снова выставила против него свое сильное плечо, удержала его падение, снова промолвила:
— И зачем бы я так?
Говорила, видимо, больше для себя, потому что уже успела заметить, что он ничего не слышит, не способен ни говорить, ни слушать, знала, что и убежать теперь смогла бы от него легко, ибо он не в состоянии был преследовать, но не убегала и не отступала от него, стояла по-прежнему почти рядом, как встали они с самого начала, и дышала на князя чарами своего тела, мутила его разум и душу, отравляла его темным соблазном, и в невинном изгибе ее уст не чувствовалось, что поступает так нарочно, — просто получалось само собой, быть может, ей тоже было любо, а может, приятно было от необычности приключения.
Он снова покачнулся, уже на другую сторону, и тогда она, видимо опомнившись, наконец, возможно, заметив его дорогую одежду и догадавшись, что имеет дело не с простым человеком, отшатнулась от князя, сделала несколько шагов назад, так что Ярослав, не найдя опоры, покачнулся и должен был бы упасть, если бы девушка своевременно не поддержала его, но он все-таки умудрился налечь на нее всей своей тяжестью и повис на плече у незнакомки; она отталкивала его изо всех сил, старалась высвободиться, его круглая, подстриженная по-ромейски борода щекотала ей шею где-то за ухом, девушке было и страшновато, и чуточку смешно одновременно, она все-таки изловчилась оттолкнуть странного человека, отскочила от него, крикнула сквозь смех:
— Ой надоел!
— Ну, — пробормотал наконец Ярослав, — зачем же?
— Откуда такой взялся! — поправляя на себе сорочку и старенькое корзно, поморщилась девушка. — Гоняешься тут по лесу!
Он снова молча пошел на нее, но она уже окончательно пришла в себя, схватила с земли палку, замахнулась.
— Не подходи, а то!..
Глаза ее смеялись, — видно, она сама понимала, сколь бессмысленна ее защита от сильного, вооруженного мечом и охотничьим ножом человека, медвежью силу рук которого она уже успела ощутить. Однако знала и то, что властна сейчас над этим человеком безмерно.
— Только шагни — закричу!
Кто услышит этот крик, кто придет на помощь? Это ее не касалось. Должна была выложить все, что у нее было для собственной защиты, поскорее высыпать на обезумевшего человека, прежде чем тот опомнится и перестанет быть таким ничтожным увальнем, каким показал себя сейчас вот.
— И убирайся отсюда! — добавила еще смелее.
У князя прошло первое потрясение, его словно бы била лихорадка, он чувствовал, что любые переговоры бессмысленны, но у него не было ничего лучшего поэтому он прибег к уговорам:
— Ну зачем ты так?
— А ты зачем?
— Я… ты… как тебя зовут?
— Состаришься!
— Должна бы…
— А ничего я не должна!
— Да ты слушай…
— Не хочу слушать!
— Ну… — Он не знал, как к ней и подступиться. — Ты знаешь, кто я?
— Не хочу знать!
— Можешь хоть догадаться.
— Нечего мне делать!
— Но я же мог бы для тебя.
— Сама все могу!
От нее отскакивали все слова, ни угроз, ни обещаний для нее не существовало.
— А все-таки как же тебя зовут? — спросил он, пытаясь улыбнуться. — Я — Юрий. А ты?
— А я — вот она!
Девушка выставила полную грудь под полотняной сорочкой, повела бедрами, ее тело свободно ходило под широкой сорочкой, а в глазах князя прокатилась темная волна, он рванул из ножен меч, подскочил к девушке, хрипло воскликнул:
— Говори, иначе прикончу!
Она испугалась не на шутку, глаза ее расширились, черные искорки запрыгали чаще, потом они посерели, девушка выставила руки так, будто могла ими защититься от меча, послушно прошептала:
— Забава.
— Что? — бросив не до конца извлеченный меч обратно в ножны и хватая ее крепко за плечи, спросил Ярослав — Что?
— Зовут меня так. Забава.
— Почему так?
— Отец так назвал. Мы в лесу живем, одни. Никого нет вокруг. Когда родилась, была для него забавкой.
— А ныне что?
— И ныне.
— Почему так ко мне? Знаешь, кто есмь?
— Не знаю.
— Это к лучшему. Понравилась мне вельми.
— Ну — Она вывернулась из-под его рук, отскочила в сторону — Поезжай себе дальше, пока я тебя не знаю.
— Должна спознать.
— А не хочу.
— Я для тебя все сделаю.
— А что ты для меня сделаешь?
— Ну — Князь запнулся и впрямь, что он мог для нее сделать? — Боярыней станешь.
— А не нужно мне боярыней!
— Что же тебе нужно?
— А ничего!
— Ну не убегай от меня.
— А ты не подходи.
На Ярослава снова наплывала темная ярость. Зачем он ввязался с этим глупым разговором? Нужно было сразу смять, сломить, нужно было, нужно… Ох! Он сказал умоляюще.