Ярослав Мудрый и Княгиня Ингегерда
Шрифт:
— Забыл ты, княже, — повышая голос, уже гремел Коснятин, — как не спал я ночей, как угождал тебе, как наложниц твоих нянчил, отдавал им земли новгородские извечные…
— Про наложниц не бреши! — повысил голос и Ярослав. — Была одна девушка, честная и чистая, Богу теперь служит, почто врешь!
— Забыл, княже, и про то, как побил варягов и новгородцев, чтобы покрыть злодейство тяжкое братоубийства, а люди ж все равно узнают…
— Про что молвишь? — Ярослав подошел к Коснятину, прихрамывая сильнее, чем обычно, наклонялся чуть ли не
— Глеба кто убил? — хрипло спросил Коснятин, немного пугаясь своей откровенности, но уже не имея возможности отступать. — Скажешь, не ведал? Не знал? Не догадывался, куда бежали твои варяги, твоя ближайшая охрана?
— Какие варяги? — Вот оно наконец! Восторгался когда-то красавцем этим, этим человеком, который все умел, всегда был весел, потом прошел первый испуг после той ночи, когда он изрубил лодьи на Волхове, но это был лишь испуг неосознанный, когда князь лишь насторожился, первая лишь тень промелькнула между ним и Коснятином, и, выходит, не зря. Страшный это человек. — Что молвишь?
Теперь Ярослав уже дышал прямо в бороду Коснятину. Если бы не княжье достоинство, быть может, вцепился бы ему в горло, чтобы он не смог сказать ни слова, но одновременно и хотел услышать все до конца, испить горькую чашу до дна, ибо все равно ведь некуда деваться, дела сделанные — уже сделаны.
— Глеба убили твои варяги, а ты не воспрепятствовал тому! — крикнул Коснятин.
— Тихо! — зашипел Ярослав. — Что мелешь? Пьян или бесы в тебя вселились? Что бормочешь? Ведаешь ли, на кого напраслину возводишь?
— На тебя, — с ненавистью промолвил Коснятин.
— Не ведал я ничего. Впервые от тебя…
— А ведать и не нужно, догадывался ж все едино…
В самом деле, маловероятным казалось, чтобы Святополк успел наслать убийц на Глеба аж под Смоленск. Но кто, кто же тогда думал об этом? Святополк убил Бориса — все об этом знают, убил Святослава Черниговского, а кто поднял руку на одного и другого брата, тот мог поднять ее на всех. Где Борис, там и Глеб. Все покрыла гибель Святополка окаянного.
— Это ты его убил. — Теперь у Ярослава не было сомнений. — Убил брата моего, чтобы связать меня навеки и опорочить..
— А ежели и так? — процедил злорадно Коснятин. — Слову княжьему верить невозможно. Следует обо всем подумать, все предусмотреть…
— Поверишь моему слову, — думая над чем-то, казалось совсем другим, медленно промолвил Ярослав. — Еще поверишь.
— Угрожаешь? Покличешь свою гридь, велишь меня связать? — Коснятин выпрямился, стал самим собой, бледность исчезала с его лица и шеи.
— Поверишь, — повторил Ярослав и отвернулся от Коснятина. — Пошел вон! Не желаю видеть тебя здесь!
Коснятин не стал пререкаться. И так наговорил больше, чем нужно. Не сдержался. Но знал: раз князь не вызвал стражу, нужно поскорее уходить отсюда. За княжьим двором опасности не будет. Там Великий Новгород! Там все в его, Коснятина, руках. Еще видно будет! Еще увидим!
Пятясь к двери, неслышно выскользнул из горницы, быстро проскочил через просторные сени, торопливо спускался по ступенькам вниз, ступая на носки, чтобы меньше было шума в ночном тереме.
А Ярослав не спеша хлопнул в ладоши, из внутренних покоев показалась голова Ситника.
— Надобно, чтобы посадник не вышел за ворота, — спокойно молвил князь.
— Ага, так! — обрадованно сказал Ситник, потирая руки.
— Почто ж стоишь? Делай, что велят.
— А уже, — весело глянул на него боярин.
— Как это? Кто дозволил?
— Догадался сам.
— Подслушивал?
— Само послышалось.
— Так все знаешь?
Ситник смотрел на князя ясными, собачьими глазами.
— Тогда запомни: трое людей на всей земле знают я, ты и Коснятин. Коснятина уже не выпустим. Ежели узнает хоть один человек — головы тебе не сносить. Понял?
Ситник смотрел не мигая.
— Куда поденем посадника? — спросил князь.
— А в поруб, — весело промолвил Ситник, — я это знаю вельми хорошо. Был у меня поруб еще в медоварском доме.
— В Новгороде в порубе его не удержишь. Знают все, снюхался со всеми богатыми людьми, его имения вокруг…
— Заберем в Киев.
— Зачем же враг под боком?
— Так в порубе же…
— Не хочу и такого… Надобно спровадить его в землю Ростовскую. Есть там у меня верные люди. А к порубу приставить из мери или чуди, чтобы никто не понял речи узника, чтобы слова его летели по ветру…
— Мудро придумал, княже..
— А отправь его еще сегодня ночью. — Ярослав не смотрел больше на Ситника, говорил размеренно, словно бы вычитывал из книги. — Забить его в колодку, дать надежную и верную стражу, запретить, возбранить молвить хотя бы слово, а ежели — сверх ожиданий — колодник станет изрекать непристойные слова, тогда положить ему в рот кляп и вынимать лишь тогда, когда харч будут давать. Кормить же — хлебом слезным да водою.
— Ага, так! — кивал Ситник, безмерно обрадованный первым державным поручением от князя.
— Иди! — велел Ярослав.
Ситник исчез. В низкой горнице долго еще разило его потом. Казалось, будто целая лужа этого смрада осталась там, где только что стоял боярин; Ярослав даже невольно двинулся, слегка прихрамывая, к тому месту, дабы убедиться, что это не так. Легко Ирине заявлять про свою брезгливость к Ситнику, а как быть ему? Каждый правитель вынужден терпеть холуев. Знаешь, что это подлый человек. Знаешь, что подхалим, любит не тебя — он любит лишь себя, лишь свою шкуру. Знаешь, и… ничего не можешь поделать. Ибо нет у тебя по-настоящему близких людей, пугает тебя одиночество и пустота, создаваемая вокруг тебя властью, проклятый круг одиночества окружает правителя, никто не отваживается вступить в этот круг, лишь лакей вползает туда на брюхе. Скользкие животы у холуев, орошены холодным потом вечного страха и жиром подлости.