Ярость славян
Шрифт:
Но сейчас Велизария, похоже, беспокоили совсем другие думы.
– Мне снился ужасный и одновременно сладостный сон, – шамкая беззубым ртом, сказал он, укладываясь на обеденное ложе рядом с низким столиком, – будто я снова молод, красив и командую армиями. Но вместо обычных римских войск и варварских федератов под моим подчинением почему-то оказались солдаты-женщины в странных одинаковых зелено-коричневых доспехах. А началось все с того, что я слышал трубный Глас архистратига архангела Михаила, зовущий меня на битву, и я пришел и встал во главе этих армий. И тот, кто позвал меня, тоже стоял на том поле вместе со мной. И та битва не была обычной битвой, в которой свистят стрелы и с лязгом
Антонина вздохнула и с сочувствием посмотрела на своего супруга. В последнее время за ним стали отмечаться некоторые странности, и она подозревала, что, страдая от действий интриганов и завистников, Велизарий начал потихоньку сходить с ума. А тот, не обращая внимания на присутствующих, взял ложку и принялся с задумчивым и отстраненным видом есть бобы с подливкой, тщательно пережевывая еду беззубыми деснами. Наконец Велизарий отложил в сторону ложку и глубоко вздохнул.
– Наверное, это значит только то, – проворчал он, – что скоро я умру. Ведь только в раю праведники снова становятся молодыми и красивыми; а я, хоть и не праведник, но сделал все же немало для того, чтобы прославить истинную веру и победить неверующих язычников-персов и злокозненных еретиков ариан. Надеюсь, что Святой Петр проявит ко мне снисхождение и вместо того, чтобы низвергнуть меня в ад, пустит в райские врата. А там и до Армагеддона совсем недалеко, ведь именно на эту битву сил Добра и Зла звал меня архистратиг Михаил. Ведь я все же лучший полководец христианского мира, не чета каким-нибудь там Бессу или Иоанну. Ну не язычников же Цезаря, Красса или Помпея ему в самом деле звать к себе на командование?
– Не выдумывай, дорогой, – сказала Велизарию Антонина, некогда одна из красивейших женщин Империи, ныне превратившаяся в высохшую седую старуху, – ты проживешь еще долго и счастливо. А твой сон – это знак того, что Юстиниан вернет тебе свое благоволение, и тогда все твои недруги познают унижение и позор, а ты – величайшую славу лучшего полководца всего христианского мира…
– Ерунда! – ответил Велизарий своей супруге, – для того, что Юстиниан снова вспомнил о нашей былой дружбе и о том, как много я сделал для него и его империи, сначала Небо должно упасть на Землю, разверзая врата в Ад, из которого на Константинополь выступят легионы самого Сатаны. И быть может, тогда, если я буду еще жив, меня вызовут в Палатинский дворец и поручат командование тем, что осталось для того, чтобы попытаться спасти то, что еще возможно… Нет, тот, кто меня зовет – он совершенно иной, я это чувствую. Власть для него ничто, а вот люди – все. Если бы я с самого начала служил подобному господину, то не находился бы сейчас в таком бедственном положении. Там своих не бросают.
Женщина укоризненно посмотрела на мерно жующего Прокопия, мол, почему он не вмешивается, но тот только пожал плечами. Ведь Велизарий – он потому и Велизарий, что ему позволены многие невинные чудачества, не позволенные другим людям. Ну, нравится человеку думать, что его зовет архистратиг Михаил – и пусть себе думает, глядишь, и помирать ему будет не так страшно.
А Велизарий вдруг дернулся, глубоко вздохнул и жалобно, почти как ребенок, произнес:
– Ну вот опять! Он снова здесь, и зовет меня, и я обязательно должен быть с Ним, спаси Господь мою душу!
Прокопий с Антониной снова переглянулись. Обычно в таких случаях зовут опытного врача, но кого могут позвать люди, находящиеся под таким строгим домашним арестом, что даже немногочисленным оставшимся слугам запрещено ходить на рынок, и на кухню привозят всякую дрянь от магистра оффиций Евтропия. И это Юстиниан еще добр. Ведь их, всех троих, вообще могли бросить в подвалы под Палатинским дворцом и забыть о их существовании. А путь из этих подвалов только один – с камнем на шее на дно бухты Золотой Рог.
6 августа 561 Р.Х. День четвертый. Утро. Правый берег Днепра чуть ниже по течению острова Хортица и напротив Перетопчего брода.
Добрыня, вместе с двумя амазонками посланный к князю Идару, не добился ровным счетом ничего. С утра много времени у него ушло на то, чтобы вместе с амазонками зайти на склад и за счет Серегина экипироваться так, как и положено старшему дружиннику светлейшего князя. Не мог же Добрыня поехать к князю как какой-то оборванец, в протертых и грязных портах и изодранной окровавленной полотняной рубахе, годной теперь только для мытья полов.
При этом подобрать экипировку из готовых рейтарских комплектов на Добрыню было непросто, ибо даже боевые лилитки, достаточно массивные по своему сложению, по форме скорее напоминали прямоугольный шкаф с небольшим намеком на талию и торчащими вперед двумя огромными полушариями грудей. У Добрыни, напротив, фигура напоминала плоский клин, нижней своей частью имеющий достаточно узкие бедра, а в верхней части раздающийся пластами мышц, идущих к могучим плечам. И правильно – из боевых лилиток готовили пехоту, которой следовало повсюду бегать на своих двоих, а Добрыня был из числа всадников, обычно слезающих с коня только затем, чтобы возлечь с женщиной или справить большую нужду.
Для того чтобы подогнать кирасу по размеру, пришлось даже прибегнуть к помощи магии. По счастью, поблизости оказался мастер Гефестий, который теперь буквально дневал и ночевал в парке танкового полка, выглядя при этом так же счастливо, как ребенок, попавший на фабрику игрушек. Это вам не несчастные четыре турбогрузовика; тут новой техники было завались, и везде требовалось хоть что-то исправить или улучшить.
Добрыня отнесся к Гефестию уважительно, приложил руку к груди, поклонился и сказал:
– Здрав буде, повелитель огня и железа бог Сварог.
В ответ тот зыркнул на него внимательным взглядом и ответил:
– Да не Сварог я, паря, а только его коллега, обознался ты. Хотя за пожелание здоровья будет тебе моя благодарность. Пусть твой доспех будет непробиваемым, а оружие никогда не тупится и не ломается. А теперь давай показывай, что там тебе надо исправить и подогнать…
В руках Гефестия прочный металл становится мягким и пластичным, будто глина под пальцами у гончара; не устояла и кираса, предназначенная для Добрыни, но действовать древнегреческому богу кузнечного ремесла приходилось осторожно, главным образом потому, что он не хотел нарушать наложенные на этот доспех защитные заклинания. Но долго ли, коротко ли, а доспех Добрыни был исправлен, подогнан и надет на своего нового владельца.
Что касается оружия, то никаких подгонок ему не потребовалось. Молодец только полюбовался на льдистый блеск высокосортной стали и ногтем большого пальца попробовал острое как бритва лезвие палаша, способного рассечь хоть шелковый платок на лету, хоть всадника в полном доспехе на скаку.
– Добрый меч, – сказал он, удовлетворенно кивая, – дюже добрый. Персидский, поди, али индийский. Даже у нашего князя такого нет.
– Тевтонский, – сказала тогда Федра, – но ты этого места не знаешь, от вас это очень далекая страна, дальше Персии и дальше Индии во много-много раз.