Ярость славян
Шрифт:
В любом случае вопрос подвисает в воздухе. Во-первых – тел пять, а не тридцать девять. Во вторых – неизвестно, как изгонять из тела прежнего владельца или владелицу, и неизвестно, к чему приведет конфликт двух душ в одном теле, причем с диаметрально противоположными жизненными установками. В-третьих – как я уже говорил, неизвестно, как выделить конкретное сознание из общей массы теперь уже почти в двадцать тысяч воительниц, потому что бывшие мясные из вспомогательных подразделений тоже откликнулись на Призыв. Можно было бы найти и «в-четвертых», и «в-пятых», и «в-шестых», и так далее. Правда, остается вопрос, что делать с теми самыми пленными обринками, ибо перерезать им глотку только за то, что они такие, какие есть, кажется мне преступным
Или махнуть рукой на все и потом закинуть этих баб вместе с остальными пленными обрами в какой-нибудь безлюдный мир, понадеявшись на то, что результат выйдет лучше, чем у Отца с миром Содома. С другой стороны – если он пожалел целый народ, то кто я такой, чтобы быть суровее его. Пусть живут эти обры; но только там, где они никому не причинят вреда, кроме самих себя. А что касается погибших боевых лилиток, то для них растворение внутри единого сознания боевого единства, наверное, может считаться полным аналогом райских кущ. Пусть их души наконец насладятся честно заработанным покоем и блаженством, а на их места в строю мы найдем других.
Кстати, продолжать мельницу завтра уже нет смысла, ибо отрядов меньше чем в тысячу всадников, уже нет, и они продолжают укрупняться, собираясь в три группировки. Первая – северная, в ней около двадцати тысяч всадников, которыми командует сам каган, и она очевидно, переправившись примерно там, где в наше время расположен Кременчуг, пойдет на запад по самым густонаселенным антами местам, собирая деньги, полон на продажу, и походя примучивая славянских воинов для будущих боевых действий чужими руками. Аварам интересно не Поднепровье, а Паннония, поэтому эту землю они будут вычищать до белых костей. Кто не успеет убежать на север и спрятаться в лесах, тот сам виноват в своих бедах.
Вторая группировка отвлекающая, численностью до десяти тысяч всадников, и командует ей старший сын кагана. Ее задача – переправившись через Днепр в районе Хортицы, установить на ней свой торговый пункт взамен того, что принадлежит князю Идару, а также разграбить и уничтожить селения антов на южной окраине их племенной территории. Именно на эту часть аварского войска пришлись основные потери от нашей «мельницы».
Третья группировка из тридцати тысяч всадников-болгар, возглавляемых их ханом Заберганом, сосредоточена в нижнем течении Днепра, там, где славянских селений нет совсем, и ее задача – быстро выдвинуться в район нижнего течения Дуная, чтобы приготовить все необходимое для зимовки авар. Грабить кого-то им не по чину, а вот трудиться для новых господ в самый раз.
Так вот, еще одна неприятная новость вчерашнего дня… Этот светлейший князь Идар, чтоб его черти насмерть залюбили, вообразил себя спартанским царем Леонидом и собрался с тремястами (или чуть больше) дружинниками, останавливать почти восьмитысячное войско, встав перед ним «нерушимой стеной». Знакомые мотивы, и глупость тоже знакома; и хоть я послал туда освобожденного мною из плена дружинника Добрыню, но на благополучный исход надежды нет, ибо князь Идар – это такой упрямый баран, который каяться начинает только на вертеле. Как говорится, заставь чудака богу молиться, он и лоб расшибет. Жалко не самого Идара (ну и хрен с ним, если такой дурак) жалко отборную дружину, которая может погибнуть вместе с ним. А это люди по большей части с невосполнимым здесь опытом службы в римских легионах, то есть в настоящей, пусть и немного разложившейся, регулярной армии.
Единственная приятная новость заключается в том, что в течение этой ночи магическими средствами нам удалось локализовать то место, из которого мне отзывается сознание больного и желчного старика – возможно, одного из последних великих римских полководцев. Он действительно сидит под домашним арестом, и император на него очень зол из-за разных наушников. Но это не имеет никакого значения, потому что в следующую ночь мы обязательно посетим товарища Велизария, и вырвем его из цепких лап придворной камарильи.
6 августа 561 Р.Х. Утро. Византийская империя, префектура претория Востока, диоцез Фракия, провинция Европа, 35 километров к западу от центра Константинополя, Триклиний загородной приморской виллы Флавия Велизария и его жены Антонины.
Отставной полководец империи Велизарий вышел к завтраку в мрачном расположении духа. Он чувствовал себя дряхлым стариком, у которого впереди лишь холод могилы, тьма и забвение. Собственно, он и был стариком, пятьдесят шесть лет – почтенный возраст. Но годы не давили бы на него так сильно, если бы он коротал закат своей жизни, окруженный заслуженным почетом. Но что есть человеческая слава? Сама по себе она может дать только моральное удовлетворение. Все остальное зависит от сильных мира сего. Когда-то Велизарий был блистательным полководцем, равного которому трудно было сыскать за пределами Византии – его ценили, уважали, с ним советовались, перед его персоной благоговели. А теперь, в силу неисповедимого промысла судьбы, он потерял доверие императора, и теперь доживал остаток жизни в опале, лишенный возможности применять свои таланты и энергию на пользу государству.
Так что у Велизария не было причин веселиться. Его уже давно ничего не радовало, он все чаще впадал в задумчивую рассеянность, свойственную старикам, утратившим жажду жизни и уже чувствующим приближение смерти. Только сны и воспоминания ненадолго оживляли отставного полководца, и тогда он склонен был поговорить со своими немногочисленными домочадцами, вспоминая былые подвиги…
Последний раз его военный талант потребовался императору Юстиниану два года назад, когда конная орда булгарского хана Забергана вторглась во Фракию и, грабя и убивая, дошла почти до этих мест. Тогда император в последний раз обратился к великому полководцу – и тот разгромил наглых варваров, изгнав их из пределов Империи обратно в свои степи. Правда, злые языки в Константинополе говорили, что варвары ушли не потому, что были разгромлены возглавляемой Велизарием армией, а исключительно оттого, что в их степи пришли нанятые императором Юстинианом новые федераты империи, по прозванию авары. Дальше клеветники дошли до того, что обвинили Велизария в том, что он вместе с булгарами составил заговор против империи, чтобы во время следующего вторжения сдать им Константинополь со всеми его несметными богатствами.
И это было неизбежно – раз на небе есть солнце, которое светит на землю, то найдутся и тучи, которые попытаются его затмить. Во главе группы лиц, желающих низвержения Велизария или даже его казни, стоял комит (начальник) императорских телохранителей-ескувиторов патрикий Руфин – человек завистливый, мелочный и низкий, который с крайним раздражением относился к тому авторитету, который Велизарий имел в византийской армии. В результате интриг и наушничества император Юстиниан, ставший на старости лет весьма подозрительным, конфисковал у Велизария все его многочисленные имения, забрал всех солдат личной армии ипаспистов-букеллариев, а самого поместил под домашний арест в его же загородном доме, из которого была удалена большая часть слуг.
Из близких к Велизарию людей в загородном поместье оставались только престарелая супруга Антонина, шестидесяти пяти лет от роду, и ее ровесник старый верный секретарь Прокопий Кесарийский, которые также находились под домашним арестом вместе с отставным полководцем. Такой жизнью Велизарий и его близкие жили уже больше полугода, и было неизвестно, сколько это еще продлится.
Охраняли Велизария сто императорских гвардейцев-схолариев, подчиненных сообщнику все того же патрикия Руфина, магистру оффиций Евтропию, отчего старый полководец каждый день ждал к себе визита палача. Но патрикий Руфин не торопился – то ли он не имел такой власти, чтобы приказать схватить и пытать своего старого врага, то ли хотел до конца насладиться его страхом ожидания пыток и смерти.