Яростная Калифорния
Шрифт:
Тянулся и тянулся один нескончаемый город: мегаполис — многоград.
Так и пошло...
Четыре дня сумасшедших фривеев и разных оффисов, а когда график нашей поездки, утвержденный госдепартаментом, продиктовал разлуку с Лос-Анджелесом, мы простились с веселым Томом и федеральная дорога № 27, словно катапульта, забросила нас назад, в глубину континента, за четыреста миль от Лос-Анджелеса. И только там в мирном селеньице Фиш-Кэмп и под гигантскими секвойями на южной окраине йосемитского парка застопорилось время, и, прокрутив в памяти эти сумасшедшие дни, я словно похлопал себя по карманам: а не забыл ли чего?
Забыл чуть ли не главное — осмотреть Лос-Анджелес самыми надежными в мире глазами пешехода. Город мелькал за окном машины. Как и краткость знакомства, этот взгляд из «мустанга» и «фьюри» подрывает мои полномочия у дотошного читателя, который любит не только все осмотреть, но по возможности
Как известно, в маленьких и не очень маленьких городах автомобильной Америки пешеход еще с конца двадцатых годов вытесняется как анахронизм, за пределами торговых и деловых центров тротуары зарастают травой или вообще отсутствуют — пешеходные дорожки не нужны, люди переместились на мостовые, в машины. Но в таких городах-гигантах, как Нью-Йорк и Чикаго, в таких «компактных» городах, как Сан-Франциско, жители еще не разучились ходить пешком, по тротуарам, хотя бы потому, что негде поставить машину, платные автостоянки дороги, а общественный транспорт довольно широко развит. Среди крупных городов Лос-Анджелес — исключение. Пешеход там — большая редкость, как в маленьких городах.
Так что же дурного в том, чтобы смотреть Лос-Анджелес по лос-анджелесски? Свидание с миллионером? Нырнули в подземный гараж «Сенчури-сити» и прямо из подземелья поднялись на «музифицированном» лифте в оффис на семнадцатом этаже. Нефтеперегонный завод «Ричфилд-Атлантик» осматривали из директорской машины, с директором за рулем, пешком прошли лишь в помещение пульта управления, ибо машина не проходила в дверь. Перед университетским городком легкая застекленная будка пропускного пункта. Университетский полицейский, чертя карандашом по карте-схеме, объясняет, как проехать к нужному зданию, где оставить машину. На бульваре Ла Сьенега подкатываешь под козырек ресторана, ключ — бою в фирменной накидке, он позаботится о машине, отведя ее на стоянку для гостей, а когда пообедаешь, подаст машину ко входу.
Правда, в Диснейлэнде мы на пару часов разлучились с «мустангом» Тома, постаравшись покрепче запомнить ряд и место на стоянке, где были тысячи машин. Том Селф страдал. Предощущая долгую ходьбу и мозоли на автомобилизированных ногах, захватил пару разношенных легких ботинок.
Между прочим, Том рассказал нам, что в Диснейлэнд приезжают, не только развлечься, но и по делу, обменяться опытом crowd management — управления толпой. Умение максимально быстро и организованно пропустить десятки тысяч людей немаловажно в век массовых зрелищ и больших людских скоплений. Очереди, оказывается, есть научные и ненаучные. Даже не зная теории, нетрудно догадаться, что научно организованные очереди — это такие очереди, которых пока нельзя избежать, но зато можно заставить быстро двигаться, экономя время и нервы стоящих. Ненаучные очереди не нуждаются в характеристике и, увы, слишком хорошо нам известны. Простейший пример, когда труд продавца за прилавком организован, как и десятилетия назад, продукты не расфасованы — роскошь, на которую в Штатах идут лишь магазины деликатесов, рассчитанные на гурманов-богачей, — а кассовые аппараты не обучены автоматически выводить сумму выбитого и сдачу (что давно делают их собратья в Америке), заставляя кассиршу щелкать на допотопных счетах и расходовать на каждого покупателя в три-четыре раза больше времени, чем в очереди рациональной.
Но вернусь к лос-анджелесским впечатлениям. Какой отличительный знак у этого города?
Широкий, нарядный, заставленный громадами банков и корпораций Уилшир-бульвар известен на Западном побережье США так же, как на Атлантическом — Пятая авеню или Медисон-авеню в Нью-Йорке. Иметь здесь контору престижно, земля по дороговизне уступает лишь манхеттенской. Но нет, это не символ Лос-Анджелеса.
Так, может быть, Голливуд? Может быть, но только для заезжих чудаков, живущих инерцией давних представлений. Нигде, пожалуй, не говорят о Голливуде с большей насмешкой, чем в Лос-Анджелесе, с насмешкой и даже досадой на наивную экзальтацию гостей, с ходу высыпающих свои надоевшие вопросы о Голливуде. Как не понять эту досаду? Золотой век Голливуда был короток и уже кончился, а Лос-Анджелес— устремленный в будущее, самый быстрорастущий из крупных американских городов. По населению (три миллиона в собственно Лос-Анджелесе) он стоит на третьем месте после Нью-Йорка и Чикаго. По объему промышленной продукции обогнал Чикаго еще в 1964 году. Впереди один Нью-Йорк, и кто поручится, что «имперский город» сохранит свое первенство. А Голливуд? Он в перманентном кризисе после прихода массового телевизора — самом скорбном для него, финансовом, кризисе. С довоенного времени население США выросло на одну треть, цена кинобилетов — вдвое за 60-е годы, а кассовые сборы кинотеатров сократились на одну четверть с 1946 года. Развитие техники породило кинематограф, а теперь интенсивно старит его. Как железнодорожные вокзалы во многих американских городах сражены аэропортами и автострадами, так и огромные роскошные кинодворцы ветшают полупустыми, ибо любители зрелищ удобно расположились на диванах у семейных телеэкранов. Голливуд еле выжил, вступив младшим партнером в унизительную сделку со своим злейшим врагом, приспособив павильоны и рабочую силу для производства телешоу и телефильмов, хотя по-прежнему его лихорадит и годовые совокупные дефициты кинокорпораций вертятся вокруг губительной цифры в сто миллионов долларов. Его фальшь и вульгарная красивость, потакание дешевому вкусу во многом развенчаны, и не случаен феномен «независимого кинематографа», возникший в последние годы, закономерны отчаянные попытки найти дорогу к молодому бунтующему зрителю и необычный в устах кинодельцов лозунг «Поставить звезд на место!». Звезды с их капризами и миллионными контрактами перестали быть рентабельными, пора супербоевиков на библейские темы прошла, в повестке дня — экономия и еще раз экономия, фильмы с «невысокими бюджетами», сокращение штатов, перетряска руководящих кадров.
Нет, не годится Голливуд в символы Лос-Анджелеса.
Так, может быть, «Сенчури-сити», о котором много говорят, который любят показывать— элегантный микрогород стоимостью в полмиллиарда долларов: 28 административных зданий, 22 жилых, отель на восемьсот номеров, большой торговый центр. К моменту нашего посещения «Сенчури-сити» в основном был построен; нечто вроде тамошнего Нового Арбата, только для Лос-Анджелеса он не единичен и, к сожалению нашему, более качествен.
«Сенчури-сити» — это «Город столетия», хотя сама его история предостерегает от панибратства с будущим: ведь, к слову сказать, совсем недавно владельцем земли, на которой он стоит, была кинокорпорация «Двадцатый век — Фокс», считавшая, что именно кинематографу принадлежит XX век. Но уже во второй трети века ей пришлось приторговывать землицей, запасенной впрок, и удачливая алюминиевая корпорация «АЛКОА» возвела теперь свой «Город столетия», полагая, что ее продукт окажется долговечнее. Но и этот проблематичный город будущего — лишь штрих Лос-Анджелеса.
Раздосадованные давнишними упреками в том, что лос-анджелесцы — вульгарные бизнесмены, без вкуса и любви к искусству, богатые меценаты вложили миллионы в великолепный, изящный комплекс «Мюзик-сентер». Примечательный для сегодняшней Америки факт, но отнюдь не главная достопримечательность Лос-Анджелеса.
Хватит, однако, загадок. Символа Лос-Анджелеса не найти среди домов, улиц, архитектурных комплексов. Я согласен с теми, кто видит его в знаменитых freeways — в дорогах. Странный для города символ — дороги, но необычны дороги, необычен сам город, необычен и век, в который заглядывает он первым в Америке. Это мощные жгуты фривеев фотографируют с воздуха, когда хотят передать зрительный образ Лос-Анджелеса. По главной лос-анджелесской достопримечательности ездят миллионы людей, она ложится под колеса миллионов автомашин...
Лос-Анджелес потерялся среди своих дорог, очерк о нем «связать» трудно. И чем труднее рационально «подытожить» его, тем больше дорожишь сквозным, пронизывающим все ощущением — неотвязным ощущением скорости и темпа, бега мощных машин, освобожденных от пут светофоров. О Лос-Анджелесе можно, конечно, рассказать статистикой. Но цифры, хотя к их помощи придется прибегнуть, — мертвы, если они отражают действительность другую, незнакомую. Читателю трудно соотнести их со своим опытом.
Не ради красного словца пришли мне на ум две метафоры. Люди слились со своими автомашинами. Люди на фривеях, как кентавры, — не мифические, но необыкновенные. Вот они несутся и сзади, и спереди, и по бокам от тебя, нагнув гривы голов, нависнув над баранкой, слившись с корпусом машины, выдвинув вперед щит ветрового стекла. Но если мифический кентавр был как бы на грани между животным и человеком, как бы перерастал в человека, отделяясь от животного, то кентавр лос-анджелесский уже «перерастает» человека. Во что?
И другая метафора, рожденная фривеями. Уже через день-другой ощущение перманентной скорости так пропитывает тебя, что, кажется, совсем не удивишься, увидя за следующим плавным виражом фантастический космодром с ракетой, нацеленной в зенит, и — ты вполне подготовлен к этому чуду — влетишь, не замедляя движения, в космический корабль, а все остальное будет лишь деталью, не новым качеством, а лишь количественным приращением до второй космической скорости. И растворишься во Вселенной. Распылишься. Атомизируешься... Во имя чего?