Яростный горец
Шрифт:
– Если я еще раз услышу этот вопрос, честное слово, стукну тебя! – пригрозила она.
Фэллон улыбнулся, но она успела заметить беспокойство, прятавшееся в самой глубине его глаз.
– Послушай, Фэллон, если ты думаешь, что я стану безрассудно рисковать своей головой, то можешь забыть об этом. Между прочим, мы только что поженились и моя жизнь мне пока дорога. Поэтому дай мне спокойно сделать то, что я должна, чтобы спасти Куина, – потеряв терпение, бросила Ларина.
На мгновение прикрыв глаза, Фэллон провел рукой по взъерошенным волосам.
– Молю Бога о том, чтобы это не было ошибкой. Никогда себе не прощу, если кто-то пострадает.
– Ничего, на нас все заживает как на собаках, – беспечно отмахнулся Лукан. – А теперь пошли, пока Кара не придумала еще одну причину, чтобы увязаться с нами.
Ларина покосилась на свою невестку, стоявшую на ступенях замка рядом с Соней. Лицо Кары побледнело от волнения, прекрасные глаза затуманились, руки беспокойно комкали подол платья. Представив себе, что Фэллон велит ей оставаться в замке, Ларина зябко поежилась. Ей было страшно даже думать о том, что сейчас чувствует Кара.
Рядом с Карой неловко топтался Малькольм. Увидев кузена, Ларина поспешно отвела глаза в сторону. Она до сих пор не могла опомниться от того, что накануне вечером им рассказал Рамзи. Даже потом, когда она собственными глазами увидела в Свитке фамилию Монро, Ларина продолжала сомневаться. Ей до сих пор казалось, что все это сон.
Господи, какой же самонадеянной дурой она была, считая себя единственным Воителем в семействе Монро, покачала головой Ларина. На самом же деле все было иначе. Вероятнее всего, богиня, остановившая свой выбор на ней, являлась верховным божеством в семье ее матери, а не отца. Чтобы окончательно убедиться в этом, достаточно увидеть в списке девичью фамилию матери. А чуть ниже стояло «Монро» – фамилия ее отца.
Фэллон предложил пока держать это в тайне от всех. Особенно от Малькольма. Рамзи поспешил согласиться. Ларина не стала спорить, но ее до сих пор глодало беспокойство за Малькольма. Больше всего она боялась, что это станет известно Дейрдре и та захочет превратить Малькольма в одного из своих Воителей.
– Пошли, Фэллон, – подтолкнула она своего новоиспеченного супруга. – По-моему, пришла пора вернуть Куина домой.
– Угу, – подхватили окружавшие их Воители.
Прищурившись, Фэллон вглядывался в очертания высившихся на горизонте гор. Где-то там среди них находилась та, где обитала Дейрдре.
– Держись, Куин, – беззвучно прошептал он. – Мы идем за тобой.
Малькольм, стоя на ступеньках крыльца, проводил взглядом маленький отряд. Сломанная рука его продолжала болеть – как ни бились Кара и Соня, какие бы заклинания ни использовали, ничего не помогало. Очнувшись в пещере, он со всей отчетливостью понял, что уже никогда не сможет владеть ею как раньше. А значит, навсегда останется калекой.
Малькольм дал Ларине слово, что останется ждать в замке ее возвращения, прежде чем вернется домой. Но это была ложь. Он знал, что никогда не сделает этого, ибо клан его больше не примет. Оставшись без руки, он никогда не станет его главой.
Почувствовав на себе озабоченный взгляд Кэмдина, которого оставили в замке охранять друидов, Малькольм кивнул. Кэмдин был единственным, кого он знал.
Ему нравились и другие Воители. Но Малькольм до сих пор чувствовал себя неуютно в замке. Здесь он был не на месте. В конце концов, он не являлся ни Воителем, ни друидом. В сущности, он был никем – обычным смертным, одноруким калекой, который станет обузой для всех, если на замок нападут снова.
И тем не менее Фэллон сказал, что в замке Маклауд он может чувствовать себя как дома. Малькольм этого не ожидал, однако слова Фэллона лишний раз подтвердили, что он именно такой человек, который нужен его кузине.
Сморщившись, Малькольм принялся массировать плечо здоровой рукой в надежде хоть немного приглушить боль. Нет, не то чтобы он считал себя совершенно бесполезным, вовсе нет. Его с раннего детства учили держать меч в левой руке, и он давно уже убедился, что владеет ею ничуть не хуже, чем правой.
Соня то и дело поглядывала на него с беспокойством. Друид была не только умна, но и проницательна. Вероятно, она догадывалась, что он лукавил, когда уверял, будто не испытывает ни малейшей боли. Правда, она промолчала – наверное, щадила его гордость. Однако ей явно не понравилось, когда он утром объявил, что больше не желает валяться в постели.
Коротко фыркнув, Малькольм повернулся, собираясь вернуться в замок. Шрамов, которыми он был теперь покрыт с головы до ног, было достаточно, чтобы уязвить мужское самолюбие. Добавить к этому потерю руки – и все, конец. Ни один мужчина никогда не сможет с этим смириться.
– Могу дать тебе отвар из трав, чтобы смягчить боль, – предложила Соня. – Или попробовать другие заклинания. Думаю, твоему плечу это не повредит.
Малькольм покосился на друидку, но предпочел промолчать. Ее огненно-рыжие волосы, как обычно, стянутые на затылке, шелковистым плащом спадали на спину.
– Мне придется как-то с этим смириться, – не останавливаясь, буркнул он.
– Процесс выздоровления еще не завершен, Малькольм, – мягко возразила Соня. – Вспомни, ведь с тех пор, как тебя перенесли в замок, прошло всего несколько дней.
Резко остановившись, он повернулся к ней. Охвативший его гнев рвался наружу, требуя выхода.
– Ты не хуже меня понимаешь, что я никогда не смогу больше пользоваться этой рукой, – почти грубо бросил он. – И никакая магия мне не поможет. Скажешь, я не прав?
– Я ничего пока не могу сказать, – попыталась урезонить его Соня. – И не скажу, пока кость окончательно не срастется. Только тогда можно будет с уверенностью определить, насколько пострадала рука. Даже если использовать магию, на это понадобится несколько дней. А пока самое лучшее, что ты можешь сделать, это постараться не двигать ею. Послушай, Малькольм, Ларине и так уже изрядно досталось. Поэтому перестань жалеть себя и растравлять свои раны – потому что этим ты причинишь боль в первую очередь ей.