Ящер
Шрифт:
Не спуская с рук дочь, прижал к себе и замершего в явной неловкости Ваньку.
Он сначала неуверенно приподнял руки, но таки обнял меня в ответ.
Я поднял глаза и встретился глазами с бледной Светланой.
— Все хорошо, — сказал ей и кивнул на дверь нужной палаты.
— Спасибо, что присматривала за моими.
— И тебе спасибо, что нашел и спас нашу девочку, — рассеянно ответила она и ушла к Лизе в палату, прежде чем успел возразить, что никого я по сути-то не спасал.
Все сделала сама Ерохина,
Лежит там в палате, спит под лекарствами, а у меня до сих пор по шкуре ощущения ее фантомных прикосновений ледяными после реки пальцами бегают, и в горле жесткий ком.
Не могу забыть, как она всю дорогу до больницы то и дело вскидывалась, находила потерянным взглядом меня, трогала дрожащей рукой мои заросшие щетиной за время поисков щеки и, вздохнув облегченно, опять отключалась.
Будто мое присутствие — это высшая гарантия безопасности и покоя.
От сообщения Боева о том, что Лизка была в упавшем вертолете я в первый момент как оглох.
Очнулся уже по дороге в офис “Ориона”, чуть не въехав в зад какому-то зазевавшемуся бедолаге на светофоре.
В офисе застал суету, перед входом несколько микроавтобусов, в которые грузились крепкие парни в чоповской черной форме.
Боев, Камнев и еще один незнакомый мне мужик тоже были одеты по-походному и руководили сборами.
— Я с вами, — буркнул, подходя к Андрею.
Он возражать и не подумал, просто крикнул кому-то из подчиненных: — Парни, сгоняйте на склад бегом, нужен комплект обмундирования и ботинки… Лебедь, размер лапы какой у тебя?
Переодевался я уже в пути, как и отзванивался Светлане.
Сообщать матери, что ее ребенок в беде и возможно… Нет, невозможно!
Это же упертая Лизка моя Ерохина, черта с два она просто погибнет.
А как же мотать мне нервы и взрывать мозги до последнего вздоха?
Приводить себя в сколько-нибудь бодрое состояние не слишком получалось, с каждым новым часом поисков в проклятущем лесу ощущение сгущающейся тьмы в душе росло.
Еще и егерь местный, которого мы привлекли “порадовал”: — Да у нас же который год бардак в лесничестве, — взялся он болтать, пока нас мотало по салону микроавтобуса на убитой лесной дороге.
— Богатеи всякие зверье копытное без счета стреляют круглый год, руководство наше глаза на то закрывает.
А по зиме на подкормку денег больше не выделяют, мол, нет поступлений от государства, не до живности лесной в стране сейчас.
А охоты загонные на волков уже два года опять же не устраивали — не платять за отстрел волка, как раньше, нечем потому что.
Вот в последнее время они и расплодились, безобразничать начали.
На той неделе вон в Сергеевке, в двадцать кэмэ отсюда теленка задрали, прям средь бела дня.
Пастуха не побоялись, на дерево загнали.
А все с голодухи.
Сытый волк он на человека не пойдет никогда.
А с голоду, да еще когда волчата… — Мужик, заткнись!
— не выдержав, рыкнул я, и в салоне повисла тяжелая тишина.
Ближе к ночи прочесывания чащобы нашли какие-то окровавленные лохмотья.
Ни жрать, ни ночью сомкнуть глаз я не смог, мозг грызло, поджаривало и только четкое понимание, что не хватало еще и мне заплутать в темном лесу и эгоистично оттянуть силы поиска на себя, удерживало на месте.
Уж как бывший мент я знал, чем оборачивается вот такое тупое типа геройство.
Но понимание ничуть не остужало пекла в душе.
Страха, что я не увижу больше мою Ерохину живой.
И этот страх открыл мне со всей кристально-беспощадной четкостью насколько много места смогла захапать во мне Лизка.
Не знаю как, не представляю когда успела, не понимаю как могло случиться настолько глубоко, не под кожу даже, глубже костей, насквозь и через край… Реально пережитых осмысленно несправедливых потерь у меня не случалось в жизни.
Родители погибли, когда был слишком мал, бабушка умерла уже в очень преклонном возрасте и долго болела, эта потеря была вроде как растянута во времени.
Как и потеря нашей близости и разрушение семьи с Кариной.
Все это не относилось к категории внезапных событий.
А даже призрак потери Лизки… кромсал меня по сердцу острым ножом, вырезая там кровоточащие следы одной только вероятностью хренового исхода.
И не факт, что эти порезы не развалят меня изнутри на куски, если… Ближе к середине следующего дня закричали, рация у Сашки Боброва, что шел со мной, затрещала, сообщили, что кого-то нашли.
Оказалось — трех парней, что были с моей девочкой в вертолете.
К моменту, когда я добежал, эти персонажи слегка потрепанные, но разряженные в самое дорогое барахло из охотничьих магазинов ныли по-бабьи о том, как им плохо и требуется немедленная эвакуация, а то они ноги стерли, устали, голодные и замерзшие ночью, и идти не могут больше.
Мои собственные ноги в выданных новых ботинках к тому времени были вообще стерты и разбиты в мясо, но заметил я это уже много-много позже.
— Макар, ты только не психуй, — встал между нытиками и мной Боев, но я его отпихнул плечом, а он и не слишком-то упирался.
— Девушки где?
— вздернул с земли за грудки ближайшего.
— Почему их нет с вами?
— Руки от меня убери! Ты че себе позволяешь!
— заверещал он, искушая продолжить разговор ударом лба ему в переносицу.
Но ведь тогда это дерьмо и вовсе еще растечется, потеряв способность к связной речи.
— Где Лиза?!
— тряхнул я его снова и завопили еще и его дружки, но вмешаться не посмели.
— Я не знаю кто это! — перешел уже чуть ли не на визг ублюдок.
— Охранница! Где она? Что с ней?