Ясень и яблоня. Книга 1: Ярость ночи
Шрифт:
– А что, она у нас красивая девушка, почти как дочь конунга! – заметил Альвир, с одобрением разглядывая двоюродную внучку отца.
– Лучше! – убежденно ответил Аринлейв. – К нам в Аскефьорд однажды приезжала дочь одного конунга, на ней хотели женить Торварда ярла. Торбранд конунг тогда зимовал в гостях у Сиринлейва конунга в Хорденланде, это было в прошлом году, а весной тот приехал к нам с дочерью на Праздник Дис. Ну, и я ее видел. Если бы не знать, что это дочь конунга, так и не оглянешься, ничего особенного: длинная, тощая, с таким вот носом, что твое весло. У нас в Аскефьорде много девчонок гораздо лучше. И Сэла тоже!
– А что же Торвард ярл на ней не женился, ну, на той? – спросил любопытный Гуннар. – Не понравилась?
– Да как сказать! – Аринлейв хмыкнул и посмотрел на Сэлу, а Сэла фыркнула: над этой историей весь Аскефьорд в свое время изрядно посмеялся. – Сначала-то ничего, он даже позволил, чтобы его причесали как следует, и при йомфру совсем не выражался. Познакомились, все честь честью. Только на второй же вечер она его застукала с ее же собственной рабыней. И заявила, что сама дарит рабыням старые рубашки, а принять в мужья бывшего любовника собственной рабыни никак не может.
– Ну, и что? – с заливистым хохотом допытывался Гуннар.
– А ничего. Кюна Хёрдис очень смеялась.
– А Торвард ярл?
– А что Торвард ярл? Зачем ему эта носатая? У нас в Аскефьорде красивых девушек, говорю же, много.
При этом Аринлейв невольно бросил взгляд на сестру, а она отвела глаза. Обоим пришло на память, как той же самой весной, на том же Празднике Дис, в сумерках, когда старшие пировали после освящения семян и скота, а молодежь гуляла в роще, Аринлейв едва-едва успел выхватить саму Сэлу из объятий Торварда ярла, пока не стало поздно. Но об этом братьям из Углифьорда знать было ни к чему.
Из пятерых внуков Стуре-Одда Аринлейв и Сэла наиболее близко дружили. В детстве они часто ссорились, потому что всегда хотели заполучить одно и то же, зато теперь, когда оба повзрослели, сходство вкусов и понятий сделало их почти неразлучными. Отцы их, Сёльви и Слагви, были близнецами, и их дети вышли похожими. Аринлейв считался в Аскефьорде очень красивым парнем. Невысокий ростом, он был хорошо сложен и ловок, имел открытое умное лицо и особенно красивые волосы – длинные, густые, русые, они завивались на концах в крутые колечки, и многие девушки только из-за этих волос сохли по нему.
– Лучше скажите, когда у нас-то теперь конунг будет? – спросил Ульв, которого сплетни не занимали. – Он чего, вернется в этом году или нет?
– Откуда же я знаю, я не ясновидящий! – Аринлейв пожал плечами. – Этого даже по рунному посоху не рассчитаешь. Говорил, что если дела пойдут хорошо, то может и на зиму там остаться.
– Лучше бы ему вернуться побыстрее!
– Конечно, лучше бы. Он бы вернулся, если бы знал.
Аринлейв вздохнул, Сэла тоже погрустнела. И им хотелось поскорее увидеть дома Торварда ярла, который теперь уже месяц являлся, по сути, Торвардом конунгом, хотя сам еще об этом не знал. Совсем недавно старый Торбранд конунг был убит на поединке Хельги ярлом, сыном конунга слэттов, и волосы Аринлейва, обрезанные в знак скорби, еще не отросли.
Аскефьорд с трудом привыкал к потере: за тридцать два года правления Торбранда конунга он стал опорой и основой жизни, как море и горы. Он не славился добротой и любезностью, а был скорее неразговорчив, недоверчив и замкнут, но зато щедр, справедлив, никогда не выносил неправого приговора, не угнетал лишними поборами и так успешно защищал побережья от внешних врагов, что даже свирепые «морские конунги» Вандрланда не смели здесь разбойничать. Половина нынешних фьялленландцев родилась и выросла при нем, но вот его нет, и теперь у всех было такое чувство, будто с дома снесло крышу и отныне он открыт всем ветрам. Бурые скалы Аскефьорда не рушились в море, чайки так же кричали над водой, а козы щипали траву, но люди жили под гнетом утраты и смотрели в завтрашний день с большой тревогой. Погибший конунг многим успел при жизни досадить, и теперь, когда его не стало, Фьялленланд не без оснований ожидал к себе мстителей. А наследник
– Да, хорошо бы ему вернуться побыстрее! – снова сказал Аринлейв. – Тинг в Аскефьорде собрать недолго, а вот на остров Туаль ему хорошо бы успеть съездить еще в этом году. Там, на севере, говорят, бури сильные зимой, лучше бы ему успеть до того.
– Да, плохо начинать новый год с конунгом, который еще не благословлен! – согласилась Сэла.
– А зачем ему туда ехать? – осведомился Коль. – Конунгом-то он собирается быть здесь, а не на острове Туаль.
Коль был слэттом, гостем, жившим в Дымной Горе уже больше года. Внешность его – белая кожа в сочетании с темными волосами и глазами – сразу давала понять, что он родился там, где встречаются и сливаются многие разные народы. Его продолговатое, высоколобое лицо носило следы многих жизненных превратностей: нос, с горбинкой от давнего перелома, смотрел немного в сторону, а правая бровь, тоже из-за давнего шрама, была выпрямлена. Зато вторая бровь, густая и черная, имела очень красивый изгиб с маленьким надломом посередине. Волосы он гладко зачесывал назад и заплетал в косу, как носят все слэтты, а из оружия обходился одним длинным ножом с бронзовой рукояткой.
– Все конунги Морского Пути и со всех островов, когда принимают власть, должны ехать в святилище Аблах-Брег за благословением! – обстоятельно объяснил Аринлейв. Внимательные взгляды трех братьев из Углифьорда говорили о том, что это объяснение и для них будет не лишним. – Это святилище Одина, только на Туале его называют Эохайд Оллатир, то есть Могучий Всеотец, а еще Руад Роэсса – Красный Мудрец. И пока конунг, провозглашенный в своей державе, не получит благословения, он как бы не настоящий конунг и боги его не слышат. А благословение приносит удачу ему и всей его стране. Это пошло еще с тех времен, пока люди жили только на острове Туаль, а наши земли были заняты великанами. Уж про Века Великанов ты что-нибудь да слышал? Тогда на Туале жил конунг Харабана, у него была жена Хальмвейг, жрица, и у них было восемнадцать сыновей. Когда сыновья вырастали, конунг каждому из них давал дружину и отправлял добывать себе землю, которой он мог бы править. И благословение они получали в святилище Аблах-Брег, где яблоневый сад, который цветет круглый год. Про это есть целое сказание: «Песнь о Харабане Могущественном Отце». Сэла ее знает. Все эти восемнадцать конунгов были сыновьями Одина. От них пошли роды конунгов всего Морского Пути и островов: Зеленых, Козьих, острова Эриу, Морвены, Далриады, Камбрии, Эпина, Ньёрунланда, Придайни, ну, всех.
– А как же конунг Харабана? – с невинным видом спросил Коль. – Это были его сыновья или Одина, что-то я не понял?
– У каждого конунга было два отца: земной и небесный, – снисходительно разъяснила Сэла. – Ты вроде бы уже взрослый, а не знаешь таких простых вещей!
– Когда у кого-то два отца, это не делает ему чести! – поддразнил ее Коль. – Чтобы это понимать, я достаточно взрослый!
– Это у простых людей! А у сыновей богов все совсем иначе. Это можно понять, если у кого в голове мозги, а не козий мох.
У Коля в голове были именно мозги, а не козий мох, но соотношение земного и небесного его мало занимало, поэтому он даже не старался вникнуть в суть. Два отца, ну, и два, – это их дело.
– Харабана Старый был земным воплощением Одина. – Сэла все же снизошла до объяснения, больше ради сыновей Бьёрна, чьи недоумевающие лица прямо-таки взывали о милосердии. – А в его сыновьях возродились сыновья Одина. Конунг Торгъёрд, первый конунг Фьялленланда, был воплощением Тора. Поэтому теперь Тор – покровитель фьяллей. Не думала я, что в Слэттенланде все такие… темные, – добавила она и опять проглотила усмешку.