Ясень

Кухта Татьяна Николаевна

Мэннор пошел вслед. Леська, нехотя отложив свое оружие, проводила нас вопросительным взглядом, но ничего не сказала, только с силой хлопнула дверью за нашими спинами.

— Ты уверен, что должен ее видеть? — спросила я, останавливаясь на сходах. Мэннор стоял на две ступеньки выше, и его синие глаза смотрели куда-то поверх моей головы. Я спросила просто так, чтобы оттянуть время, я знала, каким будет ответ, и он прозвучал тут же:

— Уверен.

— Хорошо, — кивнула я и пошла вниз.

Мы спустились в подвалы, где под ногами скрипели мелкие камушки, и приходилось освещать дорогу, потом молча вышли наверх, обогнули по наружному

переходу правое крыло дома, пересекли пустые, мрачно-торжественные парадные покои. В последнем, у низкой полукругом дверцы, я остановилась. Здесь был второй вход в горницу, где сейчас спала Керин.

Мне пришлось повозиться с ключом, замок, видно, заржавел. Мэннор терпеливо стоял рядом. Наконец дверь открылась, и он, не дожидаясь моего разрешения, прошел внутрь. С моего места мне видна была только спинка кровати и тонкая рука Керин, свисавшая с постели. Мэннор подошел к кровати, сел прямо на пол, поднял эту руку и медленно прижал к лицу.

Осторожно, чтобы не скрипнула, прикрыла я дверь и пустилась в обратный путь, не зная, смеяться мне, плакать или делать вид, что ничего не случилось.

На полдороге я столкнулась со служанкой. Несса послала ее сообщить, что вода вскипела. Я передала это Леське, и она побежала в поварню, прихватив с собой ступку, а я заняла ее место у стола.

Хорошо, что она ушла, мне было просто необходимо побыть одной.

Подумать только, всего два месяца назад я жила в Ситане и ни о чем не подозревала — уж отец-то об этом позаботился. Конечно, с тех пор, как я научилась размышлять, я недоумевала, отчего моя семья живет в Ясене, а я в Ситане, отчего меня одевают, как мальчика, хотя я девочка, и отчего мне велено никому об этом не говорить? Когда я, наконец, осмелилась задать эти вопросы, мне ответили историей о наследстве — запутанной и романтичной, насколько может быть романтична история с деньгами.

Правду я узнала потом…

Мой отец решил спасти меня от Дракона. Единственную дочь могли забрать в жертву (у отца было достаточно врагов, готовых позаботиться об этом), единственного сына, будь он хоть писаный красавец, — не имели права. Ему выдавалась рядой охранная грамота. Так я очутилась в Ситане…

Мэннор был оттуда родом. Это его родителей отец посвятил в тайну — их связывали крепкие торговые связи — и нет ничего удивительного в том, что им захотелось эти связи укрепить еще больше. Был заключен тайный договор, совершено обручение, ни у Мэннора, которому не было тогда и десяти лет, ни тем более у меня согласия не спросили…

Так делалось часто, и редко кто осмеливался протестовать — обычаи рода и все такое, — но чем больше я подрастала, тем меньшее восхищения вызывала во мне необходимость рано или поздно сделаться женой Мэннора. Кажется, он тоже не испытывал особого восторга.

Если б меня спросили, отчего я не люблю Мэннора, пожалуй, я смогла бы кое-что сказать об унизительной предопределенности — не больше… Была, правда, еще одна причина, но ни один суд не счел бы ее заслуживающей внимания…

Мои мысли прервало появление Леськи. Она торжественно вышагивала, обеими руками держа внушительных размеров дымящуюся чашу. Присмотревшись, я узнала любимую чашу моей матери (как Леська только ухитрилась стащить ее под бдительным оком Нессы?!) Во всяком случае, на лице Леськи было написано явное торжество. Она проследовала через горенку и, прежде чем я успела удержать, толкнула ногой дверь.

К счастью,

Мэннор сидел уже в кресле, как и полагается достойному гостю. Керин тоже сидела, опираясь спиной на подушки, кажется, они не сразу заметили нас, тем более, что Леська остолбенела с чашей в руках, не в силах вымолвить ни слова. Зато Керин подняла глаза и, как мне показалось, спрятала досаду за улыбкой.

— Что такое? — спросила она.

Я бросила взгляд на небывалое чудо — безмолвную Леську — и напомнила, что пора пить отвар.

— Тебе лучше уйти, — обратилась Керин к Мэннору и вздохнула.

Мэннор ничего не ответил. Улыбнулся, пожал плечами, встал — пожалуй, впервые на моей памяти он был так уступчив. Но он подошел к Леське, взял у нее чашу и вернулся к Керин. Тут настала моя очередь остолбенеть: Мэннор в роли сиделки! Он никогда не болел, и терпеть не мог навещать больных. А теперь, одной рукой придерживая Керин за плечи, другой подносил чашу с отваром.

Леська широко раскрытыми глазами смотрела на такое присвоение ее прав, потом вдруг очнулась и вылетела за дверь. Тут она, наконец, обрела дар речи и шепотом, но в довольно дерзких выражениях высказала мне все, что она об этом думает. Я посоветовала ей обратиться к Мэннору, после чего Леська вышла, на прощание хлопнув дверью…

Это ж как надо было разозлиться: двери у нас тяжеленные!

А Мэннор вскоре ушел и почти у самого выхода столкнулся с моей матерью. Та, должно быть, решила, что он приходил ко мне, и рассыпалась в любезностях. Эта сцена, подсмотренная сверху, немного меня развеселила. Но потом я вернулась в горенку; села за стол, и мне стало совсем худо.

Что делать, что?

Глупо думать, что все будет идти как раньше, скрывать уже нечего. Еще глупее думать, что я смогу жить, как живут другие дочери и жены старшин и купцов. Теперь, когда Дракон убит, когда пришла Золотоглазая… Я слишком хорошо знаю Легенду, чтобы в это поверить.

Тогда что же будет? Куда идти дальше?

Вернулась Леська, и я спросила у нее об этом. Она ответила не сразу. Смотрела на меня исподлобья, потом сказала:

— Пойду за ней. Чтоб там ни было.

Вот и все. Молодец Леська. Ей решать не придется. Она целиком полагается на решение Керин.

Может, и мне положиться? Нет, у меня так легко не выйдет…

Голос Керин мы услыхали одновременно. Сквозь закрытую дверь он доносился слабо, но я разобрала, что зовет она меня. Впрочем, Леська, не долго думая, вошла следом — условностей она не признавала. Она немедленно взбила Керин подушки, заставила ее лечь и натянуть до подбородка перину. Выполнив свой долг, она уселась на пол у кровати с видом верного пса, ожидающего награды за старание. Злополучная чаша стояла в углу кресла, и я поспешно заслонила от Леськи это неприятное напоминание. Керин смотрела на нас, и золотой блеск ее глаз был совсем домашним, мягким.

— Знаете, мне совсем хорошо, — сказала она. — Завтра я, наверное, поднимусь.

— И не вздумай! — вскинулась Леська. — Ты же ранена! Надо полежать, отдохнуть.

— Какая же это рана, — вздохнула Керин. — Царапина.

— От драконова когтя! А он, может быть, отравленный.

— Звери не мажут когти ядом, — с внезапной печалью сказала Керин. — До такого только люди додумались.

Она помолчала немного и уже веселее добавила:

— Вовсе он не отравленный. И рана скоро заживет. А я хочу увидеть пиры. Правда, что сегодня вечером большое угощение?