Ясныи день
Шрифт:
От её объятий мне становится легко и тепло. Я почти полностью успокаиваюсь, чувствуя защищённость и абсолютную безопасность. Меня успокаивает биение её сердца. Я улавливаю мягкий и размеренный пульс, я вслушиваюсь в него, и мне становится всё лучше…
Вижу паперть кладбища. Ночь, темно и поначалу едва удаётся разглядеть маленькую детскую фигурку, обнявшую крест с надгробием. Это маленький мальчик. Неизвестно откуда, но я узнаю, что во время терракта взорвалось СВУ, и у мальчика погибла мама. Он оказался в приюте. Там ему очень плохо. И очень не хватает материнской доброты, доброй мамы рядом. Сегодня ночью он убежал из приюта, убежал
— Мама, мамочка… — и опять плачет.
От такой картины мне сперва тоже становится грустно, но Лена говорит:
— Не надо волноваться, Максим. Лучше научись делать так…
Вижу, как возле мальчика, прямо в воздухе, вырисовываются контуры небольшой фигуры. По мере их обрисовки они обретают цвет и форму… Это контуры сердца… Бело-золотое сердце появляется в воздухе над мальчиком, освещая сумрак ночи лучами яркого света. Сердце пульсирует, от него постоянно отделяются круги света. Они растут, как волны от брошенного в воду камня. Они медленно расходятся от сердца, касаясь мальчика, уходя в него…
Мальчик ещё не видит этой необычайно сказочной картины, но его сердце уже почувствовало. Плач утихает. Малыш успокаивается. Он садится возле могилки, вытирая руками слезы. Потом он оглядывается. Он смотрит вверх, но сияющего сердца, видимо, не замечает. Но он чувствует его, потому что спрашивает:
— Мама… Это ты?
Вслушиваясь в тишину, в глубокую тишину ночи, малыш находит в ней лишь одному ему ведомые ответы:
— Мне так грустно без тебя, мамочка. Почему ты оставила меня одного?
— Быть сильным? Но ведь… Но я же… Как же без тебя?
— Да… Я понимаю… Ты права…
Так он искренне говорит с кем-то, как будто бы с этим золотым сердцем… Говорит на незнакомом языке, но — странное дело — мне понятно каждое слово. Правда, ответы на реплики мальчика мне не слышны. Они слышны только ему. И в процессе разговора лицо малыша преображается. В голосе появляются решимость и даже нотки радости. Той радости, которая посещает детей в предновогоднюю ночь. Эта радость, чистая и ликующая, сейчас исходит от золотого сердца, и мальчик просто наполняется ею, как замерзший человек, подойдя к костру, наполняется теплом от огня. Малыш встает, шмыгает носом, и его глаза, ещё не просохшие от слёз, вдруг становятся счастливыми. Он некоторое время стоит возле могилки мамы. Затем, отвернувшись, он медленно удаляется по тёмной аллее… Золотое сердце постепенно растворяется в воздухе… Точно так же постепенно исчезает, будто тает, всё видение в целом. Сквозь него проступают очертания иной картины, как это иногда бывает по телевизору, когда кадры одного эпизода накладываются на другой посредством монтажа. Я вижу маленькую девочку, сидящую на поляне и допевающую:
…Что делят взрослые дяди?
Что так глядят упрямо?
Денег ли, власти ли ради
Бомба убила маму?
… Рядом с ней я замечаю молодого юношу… Боже мой, это же я! Опять я вижу себя со стороны! А девочка — это она, Лена! Это когда мы с ней и Олегом… Ну, вы помните, я уже писал об этом! Когда мы только познакомились и сидели на горном лугу, и Лена пела… О, Боже, так она же не просто пела… Я вдруг начинаю понимать, что золотое сердце, только что виденное — это её сердце. Её сердце! Пока она пела, её сердце… Её мысли, её сознание… Вспоминаю этот добрый, но отсутствующий взгляд, смотрящий будто бы сквозь пространство… Вспоминаю задумчивую улыбку сострадания на её детском лице… Вот это да… Вот это да!!!
— Лена.
— Что, Максим?
— Неужели это ты?
— Что я?
— Неужели это ты таким чудесным способом… ну, это… на расстоянии успокоила мальчика?
— Да. Но что тут чудесного?
— Это было твоё сердце? Можешь не отвечать, я знаю — оно твоё, но не понимаю, почему оно появляется без тебя всей?… То есть, я хотел сказать… Тьфу, что я несу?..
— Ты не волнуйся, Максим. Не надо… Ведь всё очень просто. Человеческое сердце — это источник волшебной силы. Только эта сила сейчас спит у очень многих людей. У меня она не спит. И у других жителей Благодати она тоже не спит…
— Почему у вас она не спит, а у обычных людей спит?
— Ну как же… Ну разве ты не понял? Мы ведь тоже самые что ни на есть обычные. Только с рождения живём в естественных условиях. А люди вашей цивилизации, приходя в мир маленькими детьми, всю свою жизнь подвергаются чудовищной обработке культурой, моралью и совестью… Причина в этом…
Задумавшись, я невольно воспроизвёл в памяти недавно увиденное, сравнил это с образом жизни в Благодати, и… понял. Понял! До меня окончательно дошло… До меня всегда поздно доходит…
— …Да-а-а… М-да-а-а…
Мы сидели возле двери ещё некоторое время, точнее, очень долго ещё сидели. Мы смотрели на усеянное звёздами небо, и я вспоминал слова из детской песенки:
Там высоко, вы-со-ко
Кто-то разлил мо-ло-ко,
И получилась Мле-чная Доро-га…
А вдоль планет, вдо-оль планет,
По голубой си-неве
Месяц плывет, как бе-лая пиро-га…
Вспоминал слова из детского мультфильма «Король — Лев», когда молодой лев и обезьяна точно так же, как и мы, сидели и смотрели на эти звёзды, и обезьяна сказала льву: «Посмотри наверх. Это великие Цари наблюдают за тобой сверху»…
Как много за нашим миром неизвестных, захватывающих тайн. Как много чудесных приключений, похожих на самое лучезарное детство. Как много чистой, непорочной Любви, встречающейся, как цветок белой лилии или как целое ромашковое поле. И как окостенели наши мозги, если мы согласились променять всё это на жизнь в каменных коробках, на бумажные подачки, которые там, у нас, называются зарплатой, на бутылку пива и телевизор, на тряпки, называемые одеждой, разделённые по категориям на модные и уже нет, на машину и гараж с дачей, на грязный секс, когда он или она уже почти не помнят, что такое — трепетать от чистой и юной первой Любви. Люди забыли свою Любовь. Люди, мы с Вами забыли свою самую первую, самую чистую Любовь. Мы живём в мире, где Любовь совершенно забыта!.. Мне захотелось вернуться туда и рассказать всем про то, что они забыли, про то, как все просто…
«Я вернусь!» — сказал я про себя и даже кулаком по земле ударил. Лена повернулась и посмотрела на меня. Она внимательно меня разглядывала, — я видел это боковым зрением. Потом она прильнула ко мне и обняла меня опять. Она сделала это очень ласково и нежно, но было в её движениях что-то ещё… Было похоже, что она прощается… Я с недоумением глянул на неё, а она, грустно улыбнувшись, спросила:
— Можно, я поцелую тебя на прощание, Максим?
— На прощание? Ты уже уходишь?..
Она прикоснулась губами к моей щеке и прошептала: