Ястреб и голубка
Шрифт:
Крупными шагами он двинулся в сторону Сабби, и Хок, не в силах дальше сдерживать ярость, метнул на брата убийственный взгляд:
— У тебя, похоже, мозгов хватает только на то, чтобы не мочиться в собственные сапоги! И то не всегда!
Мэтт осознал, что допустил тактическую ошибку, при Эссексе не следовало ничего выбалтывать. Больше всего беспокоил его вопрос, что скажет Сабби, когда узнает о случившемся. Впрочем, он не видел особых оснований для тревоги. Если он не расскажет Сабби о заключенном пари, то Хок и Эссекс тем более не станут ее в это посвящать. Ну а впредь он постарается держать язык за зубами.
Эссекс подошел к Сабби и представился ей; в ответ она присела в глубоком реверансе. Он сейчас
— Ваша красота, госпожа Уайлд, меня почти ослепила. Хотя я ничего не желал бы больше, чем пригласить вас на танец, я не отваживаюсь на это, ибо опасаюсь навлечь на вашу голову гнев королевы. Но я был бы счастлив повидаться с вами за пределами дворца. Не согласились бы вы побывать вместе со мной на театральном представлении… завтра вечером, в Театре Розы?
Об этом юном распутнике она уже была наслышана; в ходу была сплетня, будто он наградил ребеночком одну из фрейлин королевы.
Она уже готова была отказаться от предложенной ей чести, но тут к ней с самым решительным видом направился Хокхерст, и она с удивлением услышала собственный ответ:
— С удовольствием, милорд Эссекс.
Его глаза остановились на сверкающей фигурке дикой кошки у нее на груди.
— Как видно, вам нравятся необычные украшения, госпожа Уайлд. Придется и мне подарить вам что-нибудь в этом роде.
Она искоса взглянула на Хокхерста и лишь потом улыбнулась Эссексу:
— Ах, сэр, я никогда не могла бы принять драгоценность в подарок от мужчины. А эта брошь досталась мне от бабушки.
Растерянность Хокхерста была очевидна, и Сабби пришлось опустить ресницы, чтобы не выдать свой триумф.
— Тогда, может быть, вы потанцуете со мной, Сабби? — спросил Хокхерст, с наслаждением произнеся ее имя.
— Вы и в самом деле смелый человек, если рискуете вызвать гнев королевы, — сказала она, не скрывая тщеславия.
— Если Бесс пожелает отрубить вам голову, я упаду перед ней на колени и умолю пощадить вас, — парировал он.
Наблюдая за тем, как Хок вел ее в толпу танцующих, Эссекс бормотал себе под нос:
— Черт побери, да я сам поползаю перед тобой на коленях, а еще лучше — заставлю тебя ползать на коленях передо мной!
От сладострастных картин, которые теснились у него в воображении, он все больше распалялся и богохульствовал, пока не оказался снова около Бесс. Она кокетливо улыбнулась ему и милостиво помахала длинной белой рукой. Он вздохнул и почувствовал, что его раздражение начинает утихать.
Одно из непреложных правил этикета гласило: никто не должен покидать залу, пока не удалится королева. Однако в таком многолюдье, в такой толчее невозможно было уследить за каждым. Хок продвинулся в танце не далее чем до первого выхода, а затем твердой рукой направил Сабби из залы через два сводчатых перехода в темную уединенную комнату. Пальцем он обвел контур алмазной дикой кошки и прошептал:
— У твоей бабушки довольно разорительный вкус.
— Как вы осмелились войти ко мне в комнату, когда я спала? — возмутилась она в ответ.
— Я осмелюсь и на многое другое, — сказал он тихо и в доказательство передвинул палец повыше, на крутую выпуклость ее груди.
Сабби понимала, что он собирается поцеловать ее, но, вместо того чтобы отстраниться, запрокинула голову назад, обратив к нему лицо. Он погрузил руки в ее пышные волосы и осыпал ее поцелуями — долгими, медленными, томительными и нежными. Кончиком языка он обвел ее губы и заставил их приоткрыться — и так он впервые проник в нее. А пока его язык обследовал ее рот, его руки двинулись по ее спине вниз… им тоже требовалось кое-что исследовать. Он поднял ее и тесно прижал к себе. Его рот стал более требовательным — пылкие, жадные поцелуи порождали в ней неизъяснимые ощущения, которые, словно молнии, пронизывали ее от губ до кончиков пальцев на ногах. Его дразнящий язык искусно
Не позволяя себе обессилеть от охватившего ее сладостного трепета, Сабби тоже коснулась его языком — и он тут же вобрал ее язык к себе в рот и ответил ей пылкой лаской.
Он не отпускал ее, пока сам едва не задохнулся. Потом его губы, проложив цепочку поцелуев на ее щеке, нашли крошечную мушку, которая, в свою очередь, удостоилась почестей от его языка. Потом поцелуи переместились ниже, на шею, к впадинке под подбородком, и там, где его губы касались ее, на коже оставался — как казалось Сабби — горячий след. Его руки завладели обеими ее грудями и заставили их подняться над краем глубокого выреза, и, когда показались розовые соски, он сначала лизнул каждый из них, потом поцеловал, а потом с силой вобрал в рот.
Волна страстного томления окатила Сабби с такой силой, что она сейчас отдала бы душу, лишь бы ощутить у себя под пальцами его обнаженную грудь, лишь бы иметь возможность коснуться губами его мускулистой спины — там, где извивался разъяренный дракон.
— Ты не придешь посмотреть мой дом? Он называется Темз-Вью, — спросил он.
Она подняла на него взгляд.
— Я клялась, что не буду с вами танцевать.
Я клялась, что никогда не останусь с вами наедине… и нарушила обе эти клятвы, — сказала она, едва дыша. — Если я надумаю посетить Темз-Вью — вы дадите мне слово, что я буду там в безопасности? Что я могу вам довериться?
— Нет, Сабби. Никогда не будь настолько неразумной, чтобы довериться мне. — Он прижался губами к ее губам, и она почувствовала таящуюся в нем угрозу. Но и это ее воспламеняло. Да, ей придется иметь дело с опасным, но достойным противником. Она чувствовала в себе достаточно отваги — или безрассудства, — чтобы сыграть с ним в эту игру, хотя прекрасно понимала, что не приходится ждать легкой победы, когда ей противостоит такой сплав силы, ума и коварства. Ей понадобится прибегать к обману, к тонким уловкам обольщения, к могуществу женского обаяния. Если она проиграет — для нее все будет кончено. Но если она победит, ее восторгу не будет границ.
— Я приду, милорд, — проворковала она и непроизвольно вздрогнула. — Когда-нибудь приду.
Шейн Хокхерст обозвал себя последним глупцом. Совершенно незачем осложнять себе жизнь — сложностей в ней и так хватало с избытком. Он вздохнул и решил так: если он хочет сотворить какой-то порядок из нынешнего хаоса, то впредь будет решать свои проблемы не все одновременно, а по одной.
Этой ночью он предавался нежным любовным утехам с Ларксонг, а потом обнял ее и привлек к себе, чтобы облегчить предстоящее объяснение: настала пора разрубить узел, привязывающий ее к нему. В летние месяцы он долго и усердно размышлял, как именно это осуществить. Легкие чары Сабби Уайлд сумели зажечь в его крови огонь, и он догадывался, что скоро она станет для него самой желанной женщиной в мире. Но она ни за что не потерпит — он хорошо это понимал, — чтобы в его жизни оставалось место для другой, поэтому нужно было найти достойный способ, чтобы положить конец его нынешней любовной связи. Красавицу Ларксонг подарил ему алжирский бей в знак признательности за возможность пользоваться торговыми кораблями империи Хокхерстов; Шейн принял дар, потому что в противном случае девушку собирались отдать в лучший бордель Алжира — «Сад Наслаждений». Многие предлагали ему за нее целые состояния, и хотя раньше ему случалось покупать женщин, но продать… Об этом и речи не могло быть. Какое-то время его забавляла мысль подарить ее королеве, но, хорошенько взвесив, что может из этого получиться — а он подозревал, что на нее будут глазеть, как на какую-то заморскую диковину вроде рабыни-карлицы, — он отказался от этой затеи, но и не предпринял ничего другого.