Ястребы над Египтом
Шрифт:
Де Гусман, ослепший от крови и пота, в молчаливом безумии снова и снова вонзал меч в неподвижную фигуру у своих ног, опьяненный яростью, пока Аль Афдал, отчаянно ругаясь, не оттащил его прочь. Испанец ошеломленно стер кровь и пот с глаз, у него все еще кружилась голова от удара. Он сорвал расколотый шлем и отшвырнул его прочь. Шлем был полон крови, и алая струя текла по лицу испанца, ослепляя его.
Проклиная все на свете, он начал на ощупь искать что-нибудь, чем бы можно было вытереть кровь, когда почувствовал прикосновение пальцев Аль Афдала. Турок быстро стер кровь с лица своего спутника и перевязал рану полосами ткани,
Затем, достав из мешочка на поясе кольцо, снятое с пальца чернокожего убийцы, турок бросил его на ковер рядом с телом Захира.
– Зачем ты это сделал? – спросил испанец.
– Чтобы сбить с толку преследователей. Идем быстрее, ради Аллаха. Рабы бербера, вероятно, все глухие или пьяные, раз до сих пор еще не появились.
Едва выйдя в коридор, где мертвый немой смотрел невидящим взглядом в расписной потолок, они услышали отдаленные голоса и топот ног. Пробежав по коридору до потайной панели, они скрылись в темноте, чтобы вновь появиться в тихой пальмовой роще.
Бледнеющие звезды отражались в темных водах канала, и первые лучи солнца коснулись минаретов.
– Ты знаешь дорогу во дворец калифа? – спросил де Гусман. Повязка на его голове пропиталась кровью, тонкая струйка которой стекала по шее.
Аль Афдал повернулся, и они взглянули друг другу в глаза.
– Я помог тебе убить нашего общего врага, – сказал турок. – Но я не договаривался выдать моего повелителя! Аль Хаким безумен, но его время еще не пришло. Довольствуйся своей местью, и помни, что взлетев слишком высоко, можно опалить крылья о солнце.
Де Гусман вытер кровь и не ответил.
– Тебе лучше покинуть Каир как можно быстрее, – сказал Аль Афдал, пристально глядя на него. – Думаю, так будет безопаснее для всех. Рано или поздно в тебе распознают чужестранца. Я дам тебе денег и лошадь...
– У меня есть и то, и другое, – проворчал де Гусман, вытирая кровь с шеи.
– И ты уйдешь с миром? – спросил Аль Афдал.
– Какой у меня выбор? – ответил испанец.
– Поклянись, – настаивал турок.
– Бог мой, ты настойчив, – проворчал де Гусман. – Хорошо, клянусь Святым Хайме, что покину город до полудня.
– Хорошо! – Турок облегченно вздохнул. – Это лишь для твоего добра, как и все прочее, что я...
– Я понимаю твое бескорыстие, – проворчал де Гусман. – Если мы что-то должны друг другу, считай долг оплаченным, и пусть каждый действует по собственному разумению.
Повернувшись, он зашагал прочь пошатывающейся походкой всадника. Аль Афдал смотрел ему вслед и с сомнением хмурился.
4
Из мечети и с минарета доносилось звучное песнопение. Перед мечетью Талаи, возле ворот Баб-Зувейла, стоял мулла Даразаи, и когда он повышал голос, разносившийся над толпой, люди вздрагивали и вонзали ногти в смуглые ладони.
– И поскольку ваш Богом ниспосланный калиф, Аль Хаким, происходит из рода Али, который был кровью от крови Пророка, который был воплощением Бога – сегодня Бог среди вас! Да, Бог ходит среди вас в обличье смертного! И отныне я повелеваю вам, истинно верующим ислама, признать Его и поклоняться единственно истинному Богу, Повелителю Трех Миров, Создателю Вселенной, Тому, кто простер над нами небосвод, Воплощению Божественной Мудрости, чье имя Аль Хаким, потомок Али!
Толпа содрогнулась, затем
Камни сыпались градом, и рев обезумевшей толпы становился все громче, напоминая рычание стаи диких зверей. Множество рук уже вцепилось в одежду оглушенного Даразаи, когда турецкие стражники в кольчугах и остроконечных шлемах отогнали толпу своими саблями и унесли перепуганного муллу в мечеть, забаррикадировав ее изнутри.
Лязгая оружием и звеня сбруей, из ворот Зувейлы галопом выехал отряд суданских всадников, сверкая золочеными латами и шелковыми шароварами. На лицах чернокожих воинов сверкали веселые белозубые улыбки, они вращали глазами и облизывал губы в предвкушении. Летевшие из толпы камни ударялись об их кирасы и щиты из кожи гиппопотама, не причиняя никакого вреда. Они направили коней в толпу, нанося удары кривыми саблями. Люди с воем падали под копыта. Мятежники отступили, в ужасе прячась в лавках и переулках, оставив на площади корчащиеся тела.
Черные всадники спрыгнули с коней и начали взламывать двери лавок и жилищ. Из домов раздавались женские крики. Послышался вопль, звон стекла, и о камни мостовой с треском ломающихся костей ударилась одетая в белое женщина. В разбитом окне появилось черное лицо, надрываясь от хохота. Проезшавший мимо черный всадник пришпорил коня, наклонился в седле и пронзил копьем все еще вздрагивавшую жертву.
Гигант Осман, в блестящем шелке и полированной стали, ехал впереди своих черных псов, вытянувшихся в линию позади него. Легким галопом они промчались по улицам, покачивая копьями с торчавшими на них окровавленными человеческими головами – наглядным уроком для обезумевших каирцев, которые прятались в укрытиях, задыхаясь от ненависти.
За запыхавшимся евнухом, принесшим Аль Хакиму весть о восстании и его подавлении, вскоре последовал еще один, который распростерся перед калифом и закричал:
– О Повелитель Трех Миров, эмир Захир эль-Гази мертв! Слуги нашли его во дворце, и рядом с ним – кольцо Замана, черного воина. И потому берберы кричат, что его убили по приказу эмира Османа, и ищут Замана в Эль-Мансурии, готовые сражаться с суданцами!
Заида, слышавшая его слова из-за занавески, едва удержалась от крика и схватилась за сердце. Однако непостижимый отрешенный взгляд Аль Хакима не изменился; казалось, он был окутан равнодушием, погруженный в таинственные раздумья.
– Пусть мамелюки заставят их разойтись, – приказал он. – Должна ли личная месть вмешиваться в предначертан Господне? Эль-Гази мертв, но Аллах жив. Найдется другой, кто поведет мои войска в Испанию. Тем временем, пусть начинают строить корабли. Пусть суданцы займутся толпой, пока те не осознают собственную глупость и грех, в который они впали. Я осознал свое предназначение, которое состоит в том, чтобы явиться миру в крови и огне, пока все племена Земли не узнают меня и не поклонятся мне. Ступай!