Ява
Шрифт:
Когда покидали казарму, Валерка обратил внимание на градусник при входе. Ртутный столбик остановился на отметке пятнадцать градусов тепла. «Только восемь утра, а дома днем восемь, девять градусов, – отметил Валерий, – Воздух как будто сухой. Душно».
Из столовой повалил стройбат, солдаты которого вели строительство на территории части. Хотя жили воины-строители за её пределами в вагончиках, они питались вместе со всеми, так сказать стояли на довольствии части. При виде этого сброда стало обидно за Советскую Армию до тошноты. Чего только не пришлось насмотреться новобранцам за те несколько минут, что они стояли в ожидании выхода из столовой всех представителей «лома и лопаты». Увидев новичков, отребье стройбата
Впредь, до конца службы, ребят ни один из представителей южных регионов СССР не трогал и не претендовал на отмщение. Кроме того, большая их часть со временем относилась к ним с уважением.
К тому моменту, когда из столовой выскочили дежурный офицер и старшина учебной роты, всё было, как и прежде. Новобранцы стояли перед столовой в две шеренги. Только с флангов строй замыкали сержанты Синий и Толстый. Лица новичков ничего не выражали. Был, правда, блеск в глазах.
Настала очередь завтракать. Столовая как столовая, но солдатская. Повара – солдаты. На раздаче – солдаты. На приём пищи даётся ровно пятнадцать минут. Не успел – ходи голодным. После вчерашних шашлыков завтрак не лез в горло. Солдатское пюре из картофельного порошка – клейстер. Им только обои клеить. Чай – другое дело. Очень сильно мучила жажда. Вот из всего завтрака и осталось, что чёрный хлеб с маслом и чай.
В казарме возобновились мучения. Они состояли из практических занятий по портняжному делу. Младший сержант, пренебрежение которого немного угасло, учил подшивать подворотнички, пришивать погоны, петлички и шевроны. Не позанимавшись в жизни этим хоть раз, невозможно понять новобранцев. Закончив, обмундирование представляли на проверку. Отрывались погоны. Срывались шевроны. Отпарывались петлички и выдергивались из них эмблемы. Вся беда в расстоянии и плотности стежков, их расхождение с армейскими стандартами, хотя бы на полмиллиметра. За два часа до обеда с этой кропотливой работой всё было закончено. Включая проглаживание, пропарку и подписание парадной формы, зимних ПШ и шинелей. Обмундирование сдано в каптёрку старшине и развешано по местам.
Оставшиеся два часа до обеда были потрачены на пришивание подворотничков. Вначале пришивали просто и старательно. Потом на время. К концу занятий каждый пришивал подворотничок за семь секунд. О качестве, конечно, речи и не шло. Перед самым обедом подворотнички перешили. Над краем загиба воротника верхняя часть подворотничка выступала ровно на расстояние спичечной головки. Полдня пролетело как один час. После обеда с полными животами пополнение прыгало с кровати на кровать, упражняясь в «Подъёме» и «Отбое», между делом отрабатывая полученные утром навыки заправки постели.
К ужину у всех всё болело. Гудели ноги и руки. Тряслась каждая жилка и все поджилки. От дневной духоты болела голова. Состояние постоянного напряжения не проходило.
После ужина – личное время. В армии это называется не иначе, как «лишнее время». Сержанты учили молодых чистить сапоги. Мотать портянки. Раздеваться и одеваться за сорок пять секунд. И откуда только силы брались. Между тренировками и в наказание «салаги» отжимались, подтягивались и поднимали гири. Таким образом, вырабатывались терпимость, настойчивость, решимость и сила воли.
После вечерней поверки ещё в течение часа ребята отрабатывали команды «Отбой» и «Подъем».
Глава 20
Щёлкнул замок, и входная дверь распахнулась. Квартиру заполнил радостный крик Маринки,
– Наташка, танцуй!
– Что за веселье? – из кухни вышла Нина Николаевна.
– Ой, мамочка, ты уже дома? Ну, тогда танцуйте вместе с Наташей, от Валеры телеграмма пришла. Иду домой, меня почтальонша окликнула: «Маринка, вам телеграмма. Иди, распишись». У меня аж сердечко закололо. Расписалась, взяла телеграмму, а она от братика. Вот, – Маринка протянула телеграмму маме.
Нина Николаевна развернула бланк и громко прочитала:
– «Прибыл на место. Хабаровск. Подробности письмом. Целую. Валера». Ну, хоть это успокаивает. Хабаровск недалеко, так что в случае чего и слетать можно, – она передала бланк Наташе.
Наташа пробежалась по строчкам и заплакала. Нина Николаевна обняла её за плечи, и они вместе прошли в зал, сели на диван. Маринка смотрела на них как завороженная,
– Вы чего плачете. Это неправильно. Радоваться надо. Всё же хорошо, – у неё на глаза навернулись слёзы, и она, начиная реветь навзрыд, подошла к матери.
Приехавший домой Владимир Леонтьевич, застал женскую половину своего семейства в слезах и улыбках.
– Кого хороним? – весело поинтересовался он.
– Не хороним, а радуемся, – разъяснила Маришка.
– Когда люди радуются, они смеются. А ещё лучше за столом под хорошую закуску дегустируют хорошую водочку.
– Кому что, а вшивому баня. Чего это тебя в последнее время на водочку всё потягивает?
– Я к слову. А вот насчёт стола и про хороший ужин вполне серьёзно. Вы уже ели… или меня ждёте?
– Конечно, тебя ждём. Чтим традиции. Без главы семейства никуда. Даже на радостях и поплакать нельзя, – съехидничала жена.
– Вы хоть введите в курс дела. Какая радость вызвала столь бурные слёзы?
– Валерка телеграмму прислал. Служить будет в Хабаровске или где-то рядом. Вот мы и радуемся, что недалеко.
– Ну-у-у! А ты, мать, говоришь, повода нет. Солдат весточку прислал. Вот повод так повод.
– Ладно, девчата, хватит нюни разводить да сопли на кулак наматывать. Пойдёмте, будем главу семейства кормить. Да и самим ужинать пора, – сказала, улыбаясь, мама.
Пока Маринка и Владимир Леонтьевич переодевались, свекровь с невесткой накрыли на стол.
Простой ужин, но за столом семья сидела в приподнятом настроении. Владимир Леонтьевич извлёк из внутренностей холодильника бутылку с остатками водки, налил две рюмки,
– Давай, мать, выпьем за нашего сына. Никуда от этого не денешься. Все через службу прошли. Главное, чтоб человеком был.
Чокнулись. Выпили. Нина Николаевна поставила рюмочку на стол. Загрустила. Взяла вилку и, смотря в одну точку, стала ковырять в тарелке.