Явление хозяев
Шрифт:
Гедда, что-то завидевшая на другой стороне двора, встала и двинулась туда, минуя большую кухню, давильню для масла и амбары. Собаки следовали за ней, хотя и были не на привязи. Проследив за ней взглядом, Сальвидиен увидел Алкима, пожилого человека, настолько сутулого, что он казался горбатым. В руках у него были вощеная дощечка и стило. Опять, похоже, нужно проверять счета…
Внезапно Сальвидиену стало скучно. Он оставил Смикрина бормотать свои конюшенные истории, и пошел прочь, через сад, к господскому дому.
Сад здесь был устроен ради плодов, а не для красоты, как в Сигиллариях, только
– Не девка, а кошка, – радостно сообщил он. – Укусила меня, когда я ее зажал, и бороду пообещала вырвать. Хитра, знает, как мужчин завлекать…
– Это которая? – без любопытства спросил Сальвидиен.
– Черненькая – это Дорион? Или Кидна? Да, вроде бы Кидна. Притворщица!
– А ну как она и впрямь добродетельна?
Феникс расхохотался.
– Добродетельна! Все рабыни только об одном и думают. А у них здесь не господин, а госпожа. С кем им утешаться? Не с быдлом же всяким. Они тут девушки разборчивые, для них это все равно, что со скотами. Впрочем, есть при этом доме и такие, которым только жеребцы да псы и подходят… Я даже стишок думаю сочинить – «Две суки в одном седле». Ну, а если с черненькой не повезет, займусь другой, рыжей.
– Она, кажется, откуда-то с севера, – сказал Сальвидиен, припомнив свежую, белую, не тронутую местным загаром кожу Дорион и ее яркий румянец. – А ты произнес, помнится, пламенную речь против северных женщин.
– Разнообразие тоже порой приятно. И если северянку как следует разогреть… вдобавок, она в теле, как я люблю, а эта, как ее – Кидна? – уж больно худа.
Сальвидиен мог усомниться, что Феникс будет иметь успех и у других служанок Петины, независимо от их происхождения, телосложения и цвета волос. А также в том, что эти девушки стали бы столь же рьяно отстаивать свою добродетель, окажись на месте поэта кто-нибудь другой, скажем Мимнерм или красавчик Стратоник. Но ему неинтересно было об этом думать.
Петина поджидала их на террасе. В имении она одевалась не менее изысканно и элегантно, как и в городе. На ней было вишневое, высоко подпоясанное платье, на руках – браслеты, украшенные бледно-розовыми ониксами, узел темных волос поддерживала лента, прошитая нитью золотой проволоки.
– Не правда ли, мой Сальвидиен, я верно поступила, отстояв Гортины от поползновений жадного Евтидема? – спросила она после обычного обмена любезностями.
Адвокат не стал уточнять, что отстоял Гортины именно он.
– Безусловно, госпожа моя. Помимо того, что Гортины стоят не в пример больше суммы, указанной нашим Розанчиком, это поместье слишком прекрасно, чтобы отдавать его кому-либо.
– Мнится, будто все боги объединились, дабы создать это место, где есть все способы, чтобы усладить взор! – возвестил Феникс.
Сальвидиен мог бы поклясться, что сельские красоты в глазах Феникса – ничто в сравнении с улицами большого города, с их чадными харчевнями, уступчивыми девицами, театрами, общественными банями и лавками, в каждой из которых можно услышать свежую сплетню. И опять же, не стал спорить. тем более, что уже заметил – Феникс никогда не выдерживает до конца принятой им на себя роли угодливого льстеца. И это забавляло адвоката.
– Сигилларии – тоже чудесное место, – вежливо заметил он, – но здесь открывается прекрасный вид на горы.
– Именно это мне и нравится, – согласилась Петина.
На дорожке появилась Гедда – без собак.
– Почему ты так задержалась? – спросила Петина, без гнева, впрочем. – Надеюсь, с твоими питомцами ничего не случилось?
– О, счастливый дом, где хозяева вынуждены дожидаться рабов! – в сторону заметил Феникс.
– Аллекто и Пифон здоровы, госпожа, и смогут принять участие в охоте. А задержалась я из-за Алкима. Он закупает к жатве серпы – ведь как ты знаешь, в Гортинах нет своей кузницы, – и ему помстилось, что поставщик его обманывает.
Петина, казалось, пропустила последние слова мимо ушей.
– Лучше не корми их сегодня, Гедда – пусть завтра они проявят больше рвения… Так о чем мы говорили, друзья мои?
– О красоте имения и его расположении, – подсказал Сальвидиен.
– Ах, да… горы. Дальше к югу, за границей провинции, начинаются степи, которым не видно конца. Я ездила в Леополис, посещала тамошние святыни, и в полной мере ощутила, сколь угнетают эти открытые пространства.
Леополис был столицей Таргиты, одного из небольших буферных княжеств, отделявших Южную провинцию от царства Артабаны, главной соперницы Империи и на полях сражений, и на мировых рынках. Правда, граждане Империи могли чувствовать себя в Таргите вполне безопасно – тамошний князь был марионеткой Золотого Престола, и в крепости Леополиса стоял сильный имперский гарнизон.
Что касается Верховной богини Таргиты, которой был выстроен в Леополисе великолепный храм, то о служении ей Сальвидиен слышал много того, что предпочел бы не слышать. Почитание Сияющей Матери Пустоты – таков был один из титулов таргитской богини, – вовсе не было запретным, вроде культа тех же гоэлитов, а при некоторых императорах даже поощрялось, и распространилось как в метрополии, так и во многих провинциях. Да, чтили ее и мужчины и женщины, но среди жрецов не было ни мужчин, ни женщин. Лишь те, кто отдали в дар богине свое мужество. Здравому рассудку Сальвидиена это претило.
Однако, если отвлечься от крайностей обрядов некоторых религий, следует признать, что в здешних краях привлекают внимание лишь те случаи, когда человек добровольно идет на подобную жертву – зачастую же, лишив мальчика возможности сделаться мужчиной, в бедных семьях дают ему тем самым возможность достичь благополучия. Евнухи и в Мисре и в Арете считаются самыми лучшими слугами. Как правило, именно они возглавляют домашний штат, а в семейных домах им поручена забота о женской половине. Так заведено, и с этими правилами Сальвидиен успел ознакомится, прибыв в Арет, прослышал же о них еще в Архипелаге. А вот в штате Петины, как в Сигиллариях, так и в Гортинах, он не видел ни одного евнуха. Следует из этого какой-либо вывод? Возможно, следующий – во многих отношениях, отдав дань местным обычаям, Лоллия Петина сохраняла привычки уроженки метрополии. Там подобные порядки презирали, полагая их проявлением изнеженности нравов.