Явление хозяев
Шрифт:
– Это интересно, – сказал Апиола. – И доказывает, что вера в переселение души распространена шире, чем мы предполагали. Хотя бы и в такой грубой форме. Я слышал, в Хинде из этого учения сделали весьма сложную систему, но, по правде говоря, у меня не достало желания вникать в подробности.
– Вот это редкий случай, когда я полностью согласен с нашим благороднейшим Апиолой. В последние десятилетия мы, вместо того, чтобы искоренять варварское влияние в искусстве, начинаем всячески им увлекаться. Тут недалеко до того, чтоб настолько одичать и потерять представление о правильном и соразмерном, чтоб штаны нацепить и расхаживать, не стесняясь своих сограждан.
– Что ж, Вириат рассказывает, что и в северной
– А я что говорил!
Петина рассмеялась.
– Вышние боги, до чего вы доспорились, друзья мои! От эпических строф до штанов, вот уж поистине, падение в нижние сферы. Похоже, настала пора вольных мужских разговоров, и мое общество будет вас только стеснять. Не сочтите меня неучтивой хозяйкой, но лучше мне оставить вас и удалиться спать. А вы, гости мои, продолжайте наслаждаться ужином.
Легкость, с которой это было произнесено, не могла обмануть Сальвидиена. Он помнил, что сказала ему Петина на дороге. И с какой бы целью она не собиралась пригласить его к себе в покои, заставлять ее ждать действительно было бы пределом неучтивости. Поэтому, вскоре после того, как Петина в сопровождении Гедды и Ликорис покинула трапезную, он сослался на то, что свежий горный воздух нагоняет на него сонливость, и также ушел. Можно было ожидать язвительных комментариев Феникса, но поэт не словно бы не заметил ухода Сальвидиена. Судя по всему, Феникса мучала неразрешимая дилемма: что лучше – удрать на задний двор, где веселье должно было длиться до утра, или продолжить общение с Дорион и Кидной, которые, по уходе госпожи и затухании беседы вновь дружно завели какую-то приторную мелодию.
Вернувшись к себе, Сальвидиен и не подумал ложиться спать (да вовсе и не хотел, если сказать по правде). И был прав. В дверь поскреблись, а затем на пороге появилась Ликорис, и, скромно опустив глаза, сообщила, что госпожа ждет его у себя. Сальвидиен был к этому готов, но все же чуть промедлил. Он все еще не определил, для чего Петина приглашает его к себе. Это женщина бывала и доброй, и язвительно жестокой, а любовь к самым разнообразным жизненным наслаждениям вполне уживалась в ней с деловитостью, достойной добродетельной хозяйственной матроны. В любом случае Сальвидиену не хотелось бы выглядеть самонадеянным. Пока что это ему не пристало. Поэтому он прихватил с собой стилос и дощечки для письма. Даже если Петина позвала его по причине, которая привела бы в негодование Розанчика, лучше пусть все выглядит, как деловой визит юриста к своей патронессе. После этого он двинулся за Ликорис. По пути он заметил, что, хотя таргитанка не виляет бедрами так старательно, как Салампсо, да у нее и бедер почти нет, ее черные косы, бьющиеся по спине, пожалуй, делают походку Ликорис еще зазывнее, а почему так – знают лишь бессмертные боги.
Петина сидела на ложе и читала. Она не переодевалась, только скинула туфли и подобрала ноги, укутав их покрывалом.
Убранство комнаты было выдержано скорее в местном стиле, чем в имперском. Завесы, протянутые между колоннами, не позволяли определить истинные размеры помещения. Пол украшал пестрый пушистый ковер замечательной артабанской работы. Ложе, отделанное черепаховой костью, было покрыто пурпурным покрывалом, поверх которого в изящном беспорядке разбросаны пуховые подушки. Такие же подушки, только размерами поменьше, лежали на кресле, придвинутому к порфировому столику. В божнице у стены красовалась мраморная статуя Кифереи Многомилостивой. Обнаженная богиня, откинув назад голову в фиалковом венке, обеими руками поддерживала груди. Лампион, освещающий статую, был заправлен ароматическим маслом, но не банальным розовым, а каким-то более пряным.
Отложив свиток, Петига приветливо кивнула адвокату и пригласила его сесть.
– Обойдемся без предисловий, друг мой. Час уже поздний, и не будем терять время зря… Я хотела бы, чтобы ты помог мне выполнить одну необходимую юридическую формальность…
Всего-то? Сальвидиен вынужден был признаться себе, что разочарован… Должно быть, это чувство отразилось на его лице, но Петина истолковала причину превратно.
– Не бойся! Дело будет не таким и сложным, как тяжба с Евтидемом. Речь идет о составлении одного документа.
– Какого, госпожа моя?
– Завещания. – И после паузы добавила. – Моего завещания.
Сальвидиен нахмурился.
– Не самая лучшая шутка ночной порой.
– Я вовсе не шучу, друг Сальвидиен.
– Но что подвигло тебя к этому? Ведь ты еще в цветущих летах, здорова и вполне благополучна. Или я ошибаюсь?
– Хвала богам, ты не ошибаешься. И я собираюсь прожить еще лет двадцать, по крайней мере. Но недавние события заставили меня призадуматься. Судьба моя сложилась так, что супруг мой не подарил мне детей, и близких родственников ни у него, ни у меня не имеется. Кому достанется все, чем я владею, в случае моей смерти? Ты знаешь, что при отсутствии прямых наследников имущество переходит в собственность города. Что же из этого воспоследует? Оно выставляется на открытые торги, и купить его может кто угодно. Хоть тот же Евтидем.
– Благте боги! Неужели ты в состоянии представить, что эта мерзкая развалина тебя переживет?
– А почему нет? Подобные людишки живут долго. Он вполне способен протянуть до сотни лет – просто назло мне. А потом купить все мои владения, и исходя сладострастной слюной, похваляться, будто, несмотря ни на что, он все же завладел Гортинами. Нет, мой Сальвидиен. Я не желаю этого допустить. Мне и в Полях Блаженных не будет покоя, если он положит лапу на мое имущество. Но как этого избежать? Да, разумеется, можно поискать дальних родственников Петина, они, возможно, все еще живут в Столице, но вряд ли они захотят приехать сюда, а удаленность провинции не даст им возможности воспользоваться доходами с имения. Следовательно, они захотят его продать. Последствия – те же, что я перечислила раньше. В метрополии, как ты знаешь, бездетные состоятельные люди нередко составляют завещание в пользу императора – да продлят бессмертные боги его дни! Здесь же, в Арете, отошедшее в казну имение, скорее всего будет продано… и так далее. Замкнутый круг.
– Есть еще одна возможность, о которой ты не упомянула, – медленно произнес Сальвидиен.
– Если я о ней не упомянула, это не значит, что я о ней позабыла. Да, бывают случаи, когда выморочное имущество переходит вольноотпущенникам. Но видишь ли, есть граница между великодушием и глупостью. Те слащавые философы, что вещают, будто рабы – наши братья и добрые друзья, обычно владеют сотнями рабов, но вовсе не помышляют отпустить их на свободу, не говоря уж о том, чтобы поделиться с ними своим добром. Я же прямо говорю – при всей моей привязанности к Гедде, или, скажем, Фрасиллу, я вовсе не горю желанием, чтоб они распоряжались моими виллами, садами и пашнями.
– Причем тут Гедда и Фрасил? Разве ты уже отпустила их?
– Я собираюсь отпустить их… и еще нескольких, их имена я назову, они должны быть упомянуты в завещании. Но не собираюсь уподобляться новым богачам, которые нередко по завещанию отпускают вех своих рабов, пополняя и без того бесчисленные толпы нищих и бродяг, наводняющих дороги Империи.
Я намерена освободить нескольких слуг, состарившихся при моем хозяйстве, или каким-либо образом доказавшим свою верность. И, разумеется, после того, как они обретут свободу, они не будут выставлены за дверь, а смогут остаться в доме. Но я должна быть уверена, что мой наследник позаботится о них.