Языческий лорд
Шрифт:
Король Эдуард Уэссекский был доволен и тем, что защитил унаследованное от отца, и выказывал мало амбиций прирастить эти земли. Этельред Мерсийский куксился в Глевекестре, а Кнут?
Он был великим воином, но осторожным, и, возможно, ему хватало и новой жены в качестве развлечения, но только теперь кто-то захватил эту жену и детей-близнецов.
— Мне нравится Кнут, — сказал я.
— Он был щедр.
Я проигнорировал эти слова. Кнут действительно был щедрым хозяином, но такова была обязанность лорда,
Пир в Тамворсиге был щедр, и он был подготовлен, а это означало, Кнут знал, что будет развлекать меня, а не убивать.
— Однажды нам придется его убить, — сказал я, — и его сына, если он когда-либо найдет его. Они стоят у нас на пути. Но на данный момент мы сделаем, что он просил. Мы узнаем, кто захватил его жену и детей.
— Зачем?
— Что зачем?
— Зачем помогать ему? Он датчанин. Он наш враг.
— Я не сказал, что мы поможем ему, — проворчал я, — но кто бы ни захватил жену Кнута, он что-то замышляет. И я хочу знать, что именно.
— Как зовут жену Кнута?
— Я не спросил его, но слышал, что она красива. Не как эта маленькая пухлая швея, которую ты вспахиваешь каждую ночь. У нее лицо как поросячья задница.
— Я ей в лицо не смотрю, — произнес он и вздрогнул. — А Кнут сказал, что его жену захватили в Букестанесе?
— Так он и сказал.
— Разве это не далеко к северу?
— Довольно далеко.
— Значит, отряд саксов заехал настолько далеко в земли Кнута, и его не заметили или не напали?
— Я делал так однажды.
— Ты же лорд Утред, чародей, — сказал он, ухмыляясь.
— Я отправился туда, чтобы встретиться с колдуньей, — ответил я и вспомнил ту странную ночь и прекрасное создание, что пришло ко мне в видении. Эрция, так ее звали. Утром же там оказалась только старая карга Эльфадель.
— Она видит будущее, — сказал я, но Эльфадель нечего было рассказать мне о Беббанбурге, а именно об этом я хотел узнать. Я хотел услышать, что верну эту крепость, стану ее полноправным лордом. Я думал о своем дяде, старом и больном, и это злило меня.
Я не хотел, чтобы он умер до того, как я доберусь до него. Беббанбург. Он преследовал меня. Последние годы я провел в попытках собрать достаточно золота, чтобы отправиться на север и осадить эти великие стены, но неурожаи ударили по моим накоплениям.
— Я старею, — произнес я.
— Отец? — удивленно подал голос Утред.
— Если я не захвачу Беббанбург, — ответил я ему, — то это сделаешь ты. Забери мое тело и похорони там. Положи Вздох Змея в мою могилу.
— Ты сделаешь это, — заверил он.
— Я старею, — повторил я, и это было правдой. Я прожил вот уже более пятидесяти лет, в то время как большинство людей считали удачей дожить до сорока. И в тоже время, всё, что несла с собой старость — это мечты о смерти.
Было время, когда мы хотели лишь единой страны, свободной от датчан, земли англичан, но до сих пор норманны правят на севере, а саксонский юг заполнен священниками, которые учат подставлять другую щеку.
Интересно, что станет со страной после моей смерти. Начнет ли сын Кнута последнее великое завоевание, и дома будут сожжены, и церкви падут, а земля, которую Альфред хотел назвать Англией, станет зваться Данландией.
Осферт, незаконнорожденный сын Альфреда, пришпорил коня, чтобы догнать нас.
— Это странно, — сказал он.
— Странно? — переспросил я, витая в облаках и ничего не замечая, но сейчас, посмотрев вперед, я заметил, что небо на юге озарилось огненно-красным заревом, цветом пожара.
— Должно быть, дом еще тлеет, — произнес Осферт. Уже смеркалось, и небо было темным за исключением далекого запада и пожара на нашем юге. Пламя отражалось от облаков, на восток плыл столб дыма.
Мы были близко к дому, и дым плыл от Фагранфорды.
— Но так долго гореть не может, — озадаченно продолжил Осферт. — Пожар потух, когда мы уезжали.
— И с тех пор прошел дождь, — добавил мой сын.
На мгновение я подумал, что горит жнивьё, но это было глупо. До сбора урожая было еще далеко, так что я стукнул Молнию пятками, чтобы она прибавила шагу.
Большие копыта расплескивали воду из луж в колее, и я пустил коня в галоп. Этельстан, сидевший на более легкой и низкой лошади, промчался мимо. Я прокричал мальчишке, чтобы вернулся, но он продолжал скакать, притворившись, что не услышал.
— Он упрям, — неодобрительно заявил Осферт.
— Он и должен быть упрямым, — сказал я. Незаконнорожденный сын сам должен пробивать себе путь в жизни. Осферт это знал. Этельстан, как и Осферт, может, и был сыном короля, но не был сыном жены Эдуарда, а это делало его опасным для семьи. Он должен быть упрям.
Теперь мы находились уже на моих землях, и я срезал путь по мокрому лугу, через ручей, что орошал мои поля.
— Нет, — произнес я, не веря своим глазам, потому что горела мельница.
Водяная мельница, что я построил, теперь изрыгала пламя, а неподалеку от нее люди в черных рясах пританцовывали, как демоны. Этельстан, далеко нас опередивший, сдержал лошадь, чтобы посмотреть на остальные постройки за мельницей, охваченные пламенем.
Всё, что оставили нетронутым люди Кнута Ранульфсона, теперь горело: амбар, конюшни, коровник — всё, а рядом с ними приплясывали одетые в черное люди.
Среди них были мужчины и женщины. Множество. Были и дети, в возбуждении бегающие вокруг гудящего пламени. Послышались крики радости, когда рухнула крыша амбара и в темнеющие небеса полетели искры, и в языках пламени я разглядел яркие знамена, которые держали люди в черном.