Язычество Древней Руси
Шрифт:
Всякие сомнения относительно сущности навий рассеиваются при ознакомлении с приведенным выше летописным текстом о событиях в Полоцке в 1092 г. Об умилостивлении упырей, как самом древнем славянском культе, говорилось еще в начале XII в. в "Слове святого Григория Богословия… како пьрвое погани суще языци служили идолом и иже и ныне мнози творять".(Гальковский В. И. Борьба христианства…, с. 23-24. Далее этот источник называется условно "Слово об идолах".)
"А преже того — (до установления культа Перуна и до культа Рода и рожаниц) клали требы упиремь и берегыням"."И навьмь мъвь творять".Эти недостаточно ясные
По отношению к такой опасной нечисти, как эти навьи-вампиры (как и во многих других случаях), применялась двоякая тактика: их нужно было или отпугнуть, отогнать колдовскими заклинаниями и символами или же умилостивить, ублаготворить как нежданного гостя в старинной сказке: в баньку сводить, за стол посадить … В страстной четверг для зловредной нечисти, названной в поучении бесами, гостеприимно топили баню: "И мылница топят, и на печь льют, и попел посреде сыплют следа ради. И глаголють: "Мыйтеся!" И чехли вешають, и убруси, и велят ся терти. Беси же смиются злоумию их (хозяев дома) И вълезше мыются, и порплются в попели том, яко и кури след свой показают на попеле … и трутся чехлы и убрусы теми. И приходят топившей мовници и глядают на попеле следа и егда видять на попели след и глаголють: "Приходили к намь навья мытся!"
После мытья в бане души мертвецов, проявившие там свою птичью сущность (трепыхание в золе и куриные следы), приступали к заготовленной для них роскошной скоромной трапезе с мясом, сыром, ритуальным печеньем, хмельным медом и пивом. Выбор бани как места встречи навий еще раз убеждает нас в том, что представления о навьях (мертвецах вообще, чужих, враждебных мертвецах) резко отличны от культа предков, родных, "дедов". Предков угощали и с ними общались или дома, в красном углу под иконами, или же на кладбище у домовины реального предка. Предков встречали в воротах усадьбы в тот же день, когда топили баню навьям: "сметье (мусор) у ворот жгуть в великой четверг, молвяше тако: "У того огня душа приходяще огреваются".(Гальковский Н. М. Борьба христианства…, т. II, с. 34.) Этот обычай, судя по зольникам скифского времени, весьма древен. Навий же встречали в бане. "Повсюду на Севере, пишет этнограф С. А. Токарев, баня считалась нечистым местом. В ней не вешали икон, а когда шли туда мыться, снимали с шеи кресты. Баня - излюбленное место для нечистой силы, о проделках которой ходили страшные рассказы".(Токарев С. А. Религиозные верования восточнославянских народов XIX - начала XX в. М., 1957, с. 98.)
Очевидно, тот весенний день, который позднее оказался вытесненным страстным четвергом, являлся древней славянской радуницей, днем общения со всеми обитателями загробного мира - и с родными предками, души которых встречали у ворот, и с бесами-навьями, которых ублаготворяли в бане. Второе поучение, вводящее нас в домовую обрядность средневековья, является как бы этнографическим сочинением, перечисляющим многие детали колдовского быта. Автор, живший примерно в эпоху Ивана Калиты, знаком с предшествующей литературой XII-XIII вв., но он многое пояснил, расширил, дополнил личными наблюдениями, оставаясь почти все время в пределах дома и двора. (Чудовский список "Слова об идолах". См.: Гальковский Н. М. Борьба христианства…, т. II, с. 32-35.)
Его самостоятельная
"И куры им режуть и то блутивше сами ядять. О, убогыя кокоши! Яже не на честь святым породистеся, не на честь верным человеком. О, убогая курята! Яже на жертву идолом режутся; инии в водах потапляеми суть, а инии к кладезем приносяще молятся и в воду мечють". ( Быть может, образ навий в виде огромных ощипанных голых петухов как-то связан с этими "убогими курятами", приносимыми в жертву духам зла?)
Затем упоминаются отдельные звенья дворовой усадьбы, где происходят языческие моления: "А друзии (молятся) под овином и в поветех скотьях (в хлевах) молятся, аки погании". Под овином, где была особая печь, под колосниками для сушки снопов молились, как мы знаем, огню-сварожичу, а в поветах скотьих - очевидно Велесу, "скотьему богу", а, быть может, и своему домашнему, ведавшему только скотиной одной усадьбы "скотну богу" (см. следующую выписку). В некоторых случаях северные крестьяне XIX в. придавали печи в овине вид огромного чудовища с разверстой пастью и огненными глазами. Это было реальным воплощением бога огня Сварожича, сына небесного Сварога 137.(Никольская Р. Ф. Поселения и постройки. В кн.: Материальная культура и прикладное искусство сегозерских карел. Л., 1981, с. 72, рис. 17.)
Далее следует перечень нескольких мелких божеств, возглавляемый сакральным хозяином дома - домовым: "… (молятся) кутну богу. И веле-богыни (может быть, виле-берегине? Слово "бгыни" дано под титлом). И Ядрею, и Обилухе, и скотну богу, и попутнику, и лесну богу, и спорыням, и спеху…" Ядрей и Обилуха, возможно, связаны с хлебными злаками: Ядрей, может быть ведал качеством, ядренностью зерна, а Обилуха - количеством, обилием урожая. Обилием называлось обмолоченное зерно. Попутник, очевидно, помощник в пути. Спорыньи и Спех, по всей вероятности, божества успеха, "споспешествующие" человеку, содействующие "спорому", удачному и быстрому решению жизненных задач. Этнографические записи пополняют этот перечень такими дворовыми духами, как: "гуменник", "банник" "овинник" и др. (Токарев С. А. Религиозные верования…, с. 98-99.)
Автор переделки "Слова об идолах" перечисляет еще ряд языческих суеверий в русском быту: люди верят в вещие сны, в судьбу, ворожбу. Носят амулеты-наузы "и на дети вяжут". Какие-то магические действия производят с солью и углем. "А се иная злоба в крестьянех - ножем крестять хлеб, а пиво крестять чашею та иным чем - а се поганьскы творять".
Для анализа народного искусства современности или средневековья чрезвычайно важно это, несколько неожиданное для нас, выступление церковника против крестообразного знамения на хлебе или над ендовой с пивом. Если бы мы не знали отношения автора к этому обряду, то мы охотно истолковали бы его как явное применение христианского символа креста, несмотря на то, что мы знаем о значительно более древней истории этого символа солнца и огня, уходящего в энеолитическую первобытность. Знаем мы и то, что славяне-язычники широко практиковали в своих языческих святилищах "поганские крыжи".(Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 195, 288, 299.)
Очевидно, очень хорошо знал это и церковник XIV в., автор поучения против повседневных языческих суеверий, причислив крест на каравае хлеба к поганским действиям. Дом и двор древнего славянина и русского средневекового человека представляли собой сложную, хорошо продуманную и веками создававшуюся систему заклинательных охранительных мер. Микрокосм древнего язычника был оборудован как крепость, ожидающая неожиданного нападения. Везде были расставлены как стражи благожелательные божества: на дворе был "дворовый", в овине - "овинник" (Сварожич), на гумне - "гуменник", в бане - "банник". Воеводой этого воинства, комендантом усадебной крепости был персонифицированный предок - "домовой", или "кутный бог" ("бес-хороможитель").