Язычество Древней Руси
Шрифт:
Используя анализ сложной композиции на антропоморфных фибулах, попытаемся раскрыть значение более упрощенной орнаментики пальчатых фибул. (Рис. 38, нижний ряд).
1. Верхний полукруглый щиток, очевидно, тоже изображал небосвод (но без властителя неба).
2. Спиральный или сложный циркульный орнамент мог означать "белый свет" подобно тому, как на русских этнографических прялках "белый свет", освещенная "неисповедимым светом" Вселенная изображалась солнечными кругами, лучами, секторами.
3. Верхняя половина нижнего щитка здесь тоже означала землю, земной ярус мира. Это особенно убедительно на тех фибулах, где изображен заштрихованный прямоугольник, очень хорошо известный нам именно в качестве идеограммы земли, пашни на русских прялках.( Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 247.)
4. Обилие
5. Можно допустить (но трудно доказать), что форма нижнего щитка (земля+ящер) передает все тело ящера с двумя выступами-лапами, которые на более ранних прототипах трактовались как головы птиц, а на фибулах VI - VII в. птичьи черты почти исчезли. Дужка, соединяющая оба щитка, могла рассматриваться как хвост этого мирового ящера, как бы держащего на себе землю. Настаивать на таком осмыслении нельзя.
6. Серьезные изменения произошли в фибулах днепровского типа в передаче выступов на щитке-небосводе. Пастырский вариант дает симметричную композицию, центром которой является голова змеи (?), к которой обращены клювы шести птиц. Каневский, наиболее типичный вариант, имеет, как правило, пять выступов, представляющих собой в основе сферу, скрепленную с щитком-небосводом. Эти довольно правильные шары напоминают шарообразную человеческую голову фибулы № 161, но никаких признаков черт лица на фибулах каневского варианта не бывает. Это - просто гладкие сферы, резко отличающиеся геометрической лаконичностью от предшествующих керченских фибул, образцы которых хорошо известны и на Каневщине. Новая форма выражала иную идею. Очевидно, это была идея движения солнца по небосводу днем.
Так, предположительно, можно истолковать устойчивые изображения на рядовых, не ритуальных фибулах, распространенных по всей "Русской земле" VI - VII вв. от Роси до Дона. Население юго-западного угла этого региона сохранило больше черт, присущих причерноморским образцам (Пастырское городище, Балаклея и др.), в остальных же частях русско-полянско-северянской земли была создана новая и очень ясная система - фибула в целом изображала макрокосм от небосвода (с показом хода солнца по нему) до подземного ящера, властителя нижнего мира. На приверженность среднеднепровских художников к образу ящера мог повлиять вид небольшого каменного островка в реке Роси в современном городе Корсунь-Шевченковский. Островок из красного гранита, характерного для берегов Роси, длиною около 200 м имеет облик лежащего в реке ящера: узкая морда с щелями глаз, короткие лапы, длинный хвост. (Рис. 40). Возможно, что этот островок был объектом культа, но полые воды не оставили никаких следов.
Этот гигантский каменный ящер мог подействовать на воображение мастеров фибул. В первой книге о язычестве древних славян в связи с выявлением времени появления геоцентрической идеи, была подробно рассмотрена орнаментика русских прялок, как последнее по времени образное выражение этой идеи. На прялках, как и на фибулах, есть четкое представление о стратиграфии Вселенной: есть ящер, есть восходящее и заходящее солнце, есть путь светила по небосводу, отмеченный 5-7-9 солнцами, и есть несколько вариантов изображения земного яруса Вселенной: то землю показывают как прочерченный вдоль и поперек прямоугольник пашни с солнцами наверху, то изображают абстрактно-геометрически "неисповедимый" свет, озаряющий землю, а то (в наиболее поздних, пореформенных прялках) показывают землю, как место многообразной жизни рода человеческого. Тогда на прялках под многими солнцами в земном ярусе рисовали девушек на посиделках, всадников, офицеров, езду на санях, чаепитие у самовара, ученых медведей и даже верблюдов.( Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с. 240-248; 454-456.)
В этой книге в разделе об оберегах жилища подробно будет рассмотрена тема защиты древнего человека от повсеместно рассеянных в природе незримых вредящих сил. Главным оружием древнего славянина и средневекового человека было противопоставление миру темных сил не отдельных оберегов-амулетов, так сказать, ограниченного действия, а всего макрокосма во всем его величии - с солнцем в активном движении, как бы надвигающимся на тьму. Хронологически первыми свидетельствами открытия славянами столь мощного апотропея являются фибулы VI - VII вв. с их полным набором вселенской стратиграфии от ящера до солнечного небосвода. Сложная историческая обстановка эпохи
К моменту сложения древнерусского государства и в первые два столетия его существования на широком пространстве, заселенном восточными славянами, было, по всей вероятности, множество языческих святилищ и священных мест как общего ритуального назначения, так и посвященных отдельным божествам. Об этом говорит обилие "святых озер", "святых рощ" и селений, носящих языческие имена. При сплошном обследовании языческой топонимики (работа выполнена Т. В. Сергиной) выявляется несколько тематических групп. На первом месте стоят топонимы, связанные с Волосом-Велесом; на втором - с женским божеством, чаще всего уже в христианизированной форме от имени богородицы Марии: Волосово (много), Волосова (много), Волосовичи, Волосское, Волосов; Бабья гора, Бабий лес, Бабий дуб, Марьино (много), Марьина (много), Марьино озеро, Марьина роща и др.; Святое озеро (много), Красная гора (много), Святая роща, Красный холм (много), Божья гора.
Кроме того, в топонимике отражены и другие языческие сюжеты: Перенов бор, Ворожба, Колдуны, Ярилова, Русаловка, Лелев, Игрище, Упыревка и др.
В ряде случаев мы видим древние культовые места не в их первоначальной языческой форме, а уже в христианской антитезе: Чертова (много), Бесова, Бисово, Гадово (много). Сохранность языческих топонимов свидетельствует о длительной живучести их первоначальной функции и о постепенном слиянии архаического славянского начала с христианским. Топонимический учет урочищ на его современном уровне дает, к сожалению, крайне отрывочную и неполную картину, так как систематического изучения не было и его крайне трудно осуществить. Такие моления, как если "кто под овином молится или во ржи или под рощением или у воды", не оставляли даже топонимических следов. Своеобразным разрядом культовых мест являлись священные деревья и святые рощи, "древеса" и "рощения" по терминологии средневековых книжников, неоднократно упоминаемые в исторических источниках.
Одним из почитаемых деревьев была береза, с которой связан целый ряд весенних обрядов и хороводных песен. Не исключено, что береза была посвящена берегиням, духам добра и плодородия. Этнографы собрали много сведений о "завивании" молодых березок, о весенних ритуальных процессиях под связанными ветвями берез. Срубленная березка в семик (древняя дата - 4 июня) служила олицетворением какого-то женского божества и была центром всей семицкой обрядности. Вовлекаемые в языческий ритуал деревья щедро украшались лентами и вышитыми полотенцами-убрусами. Вышивка на убрусах содержала изображения тех богинь, которым в эти сроки производились моления и приносились жертвы: фигуры Макоши и двух рожаниц (матери и дочери) Лады и Лели. Моления в "рощениях", в "древах" могут быть функционально уподоблены позднейшему церковному богослужению, где храму соответствовала роща или поляна в лесу, фресковым изображениям божеств - отдельные почитаемые деревья (или деревья-идолы), а иконам - изображения Макоши и Лады на убрусах. Кирилл Туровский в XII в. характеризовал новую христианскую эпоху как время отказа от обожествления природы, к которой так близко было языческое мировоззрение: "Обновися тварь ("тварь" - все сотворенное творцом-демиургом) - уже бо не нарекутся богом стихия, ни солнце, ни огнь, ни источницы, ни древеса".( Аничков Е. В. Язычество и древняя Русь. СПб., 1914, с.111.)
Деревья, расположенные около родников, источников, криниц, пользовались особым почитанием, так как здесь одновременно можно было обращаться и к вегетативной силе "рощения" и к живой воде бьющего из земли ключа. Смысл обращения к родниковой воде и возникновение сказочного понятия "живой воды" объясняется часто проводимой в антиязыческой литературе мыслью: "Рекосте: створим зълая, да придут на ны добрая - пожьрем студеньцам и рекам и се тем, да улучим прошения своя". "Ов требу створи на студеньци, дъжда искы от него".( Аничков Е. В. Язычество и древняя Русь, с. 151.)