Язычники крещеной Руси.
Шрифт:
«Вси яша ему веру», отмечает летописец. Чтобы оценить значение этого «вси», надо помнить, что речь-то не просто о городе, уже сто лет как крещённом «огнём и мечом». Речь – о буйном Господине Великом Новгороде, чья история, как государства, началась со слов «и восста род на род, и не бысть в них правды» и закончилась распрей сторонников Москвы и Литвы, конец которой положил лишь приход московского войска.
Иные примеры единодушного выступления новгородцев на чьей-либо стороне припоминаются с трудом. То есть весь город поддержал мысль об отходе от новой веры и казни её
Вокруг поднявшего крест Фёдора сгрудилась только ощетинившаяся клинками дружина князя-черниговца Глеба Святославича – люди, чужие Новгороду. А с другой стороны, за волхвом был весь город. Настолько непрочна оказалась в сердцах новгородцев пришедшая с «огнём и мечом» в северные края вера.
Особенно останавливаться на летописной версии того, как произошло-де убийства волхва, мы не станем. История о мнимом мудреце, не сумевшем предугадать собственную смерть, известна от Китая до Франции. Этой расхожей историей летописец прикрыл неприглядную истину – убийство жреца на переговорах.
Разумеется, не имеют особого смысла и рассуждения о каком-то особом языческом менталитете, по которому-де гибель волхва показала новгородцам его неправоту. Не могло быть таких убеждений в вере, великий защитник которой сказал: «Мёртвые сраму не имут!»
А то, что люди после гибели волхва не решились вступать в бой с княжеской дружиной, – ну, во-первых, гибель вождя, на людей любой веры действует угнетающе. Незадолго до новгородских событий в Англии, во время битвы при Гастингсе, нормандские рыцари-христиане, прирождённые воины, едва не кинулись бежать, решив, что их вождь, герцог Вильгельм, убит.
Тому пришлось идти на смертельный риск, сорвав в гуще сражения закрывавший лицо шлем, чтоб предотвратить бегство войска. Насколько ж тяжелее пришлось новгородцам, большинство которых были мирными людьми?!
А во-вторых – кто сказал, что не было стычки? Летописец-монах? Не знаю, как вы, читатель, а я вполне допускаю, что «людие разошлись по домам» под настоятельным воздействием дружины князя Глеба, притом многие из них угодили в тот же «дом», что и несчастный кудесник.
Во всяком случае Новгород не простил – ни князю-убийце, ни вдохновителю вероломства – епископу. Очень скоро после этих событий Глеб был изгнан – изгнан, судя по всему, не миром – князю, по выражению летописи, пришлось бежать в земли чуди заволочской – кстати, веское доказательство, что убитый кудесник никакого отношения к этой чуди не имел, чего ради, в ином случае, его убийце искать укрытия в землях соплеменников жертвы?
Там он и обрёл бесславный конец. Недоброй смертью помер и епископ Федор – владыку, по сообщению Новгородской летописи, загрызли свои же псы.
Кто же из них не предвидел своей бесславной гибели на самом деле?
Однако попытки выступления волхвов в большинстве крупных городов Руси оказались подавлены – чем бы ни кончилось это для подавивших. И выступления благоволивших к язычеству князей, таких как чародей Всеслав или «охаянный» Святополк, и попытки волхвов поднять народ захлебнулись в крови.
Города, эти узлы Земных сил, вместилища древних святынь, остались в руках приверженцев новой веры.
Впрочем, не все крупные города оказались под христианами. В результате ли деятельности волхвов, или по другим причинам, очень упорен в вере оказался стоящий на Волжско-Балтийском торговом пути город Муром.
Полтора столетия муромцы упорно изгоняли от себя, крестителей и святителей, начиная с сына Владимира Отступника – Глеба, перед которым горожане захлопнули ворота. Пришлось юному князю поселиться за городской стеной, поодаль.
Непреклонность жителей этого города даже снискала им на века прозвище «святогонов», державшееся ещё в XIX столетии. Однако, как говорится, сила ломит и солому – когда в XII столетии к непокорному городу подошёл князь Константин и, взяв его штурмом, принудил уцелевших креститься, прийти на помощь муромцам оказалось некому.
И вновь не чудеса святых, не слово проповедника, а простая грубая сила княжьей дружины проложила путь Христу в последний оплот язычества.
Штурм Мурома и крещение его жителей завершает кровавую эпоху первой гражданской войны на Руси.
В последний раз сошлись в схватке худо-бедно сопоставимые силы язычников и христиан – городское ополчение муромцев и дружина Константина. Последний крупный центр вооружённого сопротивления насаждению новой религии был подавлен.
Пора, читатель, подвести итоги этой войне. Как введение новой веры сказалось на Руси, на её силах, на положении в мире, на уважении соседей.
Сравним, для начала, два широко известных сказания из «Повести временных лет», часто цитируемых во всевозможных книгах по истории. Оба повествуют о войнах с печенегами, герои обоих названы отроками.
Но действие одного происходит до крещения Руси, при Святославе, действие второго – после него, при Владимире. Вы наверняка сталкивались с ними, читатель, – это сказание об отроке, спасшем город Киев от печенегов в 968 году, пробравшемся из осаждённого Киева сквозь печенежский стан с уздечкой в руке и приведшем на подмогу осаждённым воеводу Претича.
Второе предание – об отроке-кожемяке, что в поединке у брода на реке Трубеж одолел печенежского богатыря.
Эти предания часто цитируют, но никому не приходит в голову сравнить их, и особенно – сравнить отразившееся в них отношение кочевников к Руси, к её князю.
В первом предании печенеги, едва заслышав звуки труб в предрассветье, обращаются в повальное бегство, а их вождь, вернувшись и услышав от Претича, что перед ним – человек князя, идущий перед войском «в сторожах», то есть в разведотряде, торопится с ним побрататься, поменяться оружием. Само имя князя-язычника наводит страх на печенегов, и их правитель почитает за честь для себя побратимство с воином Святослава.
Во втором – князь на месте, и дружина на месте, но печенеги не думают бежать, а их вожак обращается к Владимиру – не с предложением побратимства, нет, но с оскорбительным вызовом: пусть, мол, сойдутся в поединке бойцы, и если победит печенег – то кочевники будут три года беспрепятственно грабить и разорять Русь, если же одолеет русич – так уж и быть, уйдут назад в степь.