Язык Адама: Как люди создали язык, как язык создал людей
Шрифт:
Язык — живое подтверждение теории формирования ниш. Мы увидим, почему это так, если продолжим переписывать нашу собственную предысторию с нишецентрированной точки зрения.
Нам, к сожалению, неизвестно, каков был наш последний общий предок с шимпанзе. Более того, мы даже не знаем, на кого он был похож.
Естественно предположить, что он более или менее напоминал современных человекообразных приматов. Тогда история была бы очень простой: мы изменились, а обезьяны — нет. Это звучит правдоподобно, но у нас нет никаких реальных фактов насчет того, как выглядел наш предок или какой образ жизни он вел. И мы знаем, что между поведением шимпанзе и бонобо, которые разделились только пару миллионов лет назад, существуют огромные различия.
Шимпанзе агрессивны, бонобо —
Все эти различия могут объясняться очень просто — отличием той единственной сформированной у этих видов ниши, о которой я говорил в начале этой главы, — возможно, единственной новой во всей истории бонобо-шимпанзе. Там, где живут бонобо, на земле в изобилии имеются съедобные растения, и бонобо перекусывают ими в процессе поиска более существенного корма. Там, где живут шимпанзе, нет растений такого рода (если вам интересно узнать, как все эти последствия могли возникнуть благодаря такому простому и тривиальному факту, почитайте работы Франса де Ваала или Ричарда Рэнгема (Richard Wrangham) — они восхитительны, хоть и не имеют никакого отношения к языку).
Итак, на кого был больше похож наш общий предок — на бонобо или на шимпанзе? Эти же дебаты вы на самом деле видите и на политической арене — консерваторы выступают за шимпанзе, а либералы — за бонобо. Конечно, это шутка: во-первых, потому, что вы не можете выбирать для себя более симпатичных предков, а во-вторых, потому, что наш последний общий предок мог отличаться и от шимпанзе, и от бонобо как минимум так же, как они сегодня отличаются друг от друга.
В то же время между поведением шимпанзе и бонобо есть принципиальные сходства, большая часть которых резко отделяет их какот наших предков, так и от нас самих. Оба эти вида преимущественно обитают в густых тропических лесах (хотя некоторые шимпанзе, похоже, неплохо живут и в редколесье). Оба питаются в основном фруктами и орехами. Время от времени они охотятся и поедают мясо (шимпанзе чаще, чем бонобо). Они практически не питаются падалью. И, несмотря на их активную социальную жизнь и таланты, проявляющиеся, если их обучать чему-либо, у них никогда не было и намека на существование языка.
В дни наших общих предков Центральная Африка была покрыта лесами от одного океана до другого, и можно предположить, что они исходили ее вдоль и поперек. Затем, семь или восемь миллионов лет назад, климат начал меняться. У палеоклиматологов есть несколько теорий того, почему это случилось, но нам это сейчас не важно. Бассейн Конго и остальные низины Западной Африки по большей части оставались болотистыми и густо заросшими лесом, но в восточной части континента становилось все суше и суше. Она не превратилась, как предполагали некоторые устаревшие теории, в саванну за одну ночь. Тенденция к осушению (прерываемая плювиальными сезонами — длинными периодами обильных осадков) продолжалась на протяжении миллионов лет. Нетронутые леса постепенно уступили место мозаичным или остаточным участкам леса, редко встречающимся крупным лесным массивам и траве. И в ответ на эту потерю райского сада появились виды, способные выживать в этих новых чуждых условиях, — австралопитеки, «южные обезьяны» (названные так не потому, что в них было что-то особенно южное, но из-за того, что первым обнаружил их южноафриканец Рэймонд Дарт (Raymond Dart), причем на своей родной территории).
Австралопитеки существуют двух разновидностей, каждая — в широком ассортименте, и вряд ли наступит конец спорам о том, кем же они были, сколько их было, как они выглядели и которые из них — если вообще какие-то — породили первых особей, получивших гордую приставку Homo (в свободные минуты я люблю пофантазировать, как бы изучал и сортировал ископаемые кости некий палеонтолог-инопланетянин — так же, как и мы, или нет, — бесполезное упражнение само по себе, но оно напоминает нам о неизбежной субъективности, присутствующей в любом исследовании, которое мы проводим).
Две эти разновидности известны как грацильные и массивные: грацильные были относительно небольшими и стройными, а массивные — более коренастыми. Одна из редких вещей, по поводу которой палеонтологи согласны, — это то, что у массивных нет с нами ничего общего. У них были большие зубы, приспособленные для поедания сырых клубней, и, предположительно, они передвигались по равнинам с палками, которыми выкапывали эти клубни из земли. Последний из них умер около миллиона лет назад. Может быть, у них кончились клубни, может быть, наши предки съели их — кто знает?
Нас сейчас будут интересовать только грацильные. Те, которые, по крайней мере с некоторой вероятностью, могли быть нашими предками. Многие, если не все они, передвигались на двух ногах, и их (более или менее) прямохождение запустило ряд физиологических изменений, которые пришлись очень кстати, когда начал формироваться язык.
В остальном они не сильно отличались от своих обезьяньих предков. Мозг у них был немного, если хоть сколько-то, большим по размеру. Они не делали каменных орудий, по крайней мере, до тех пор, пока не появился последний из них, австралопитек гари (Australopithecus garhi), и через мгновение мы увидим почему. Их СКЖ, скорее всего, мало отличались от СКЖ других приматов, за исключением того, что они, весьма вероятно, добавили в них крики, предупреждающие о приближении хищников.
Так почему? Давайте рассмотрим нишу австралопитеков. По большей части это только наши догадки, но учитывая то, что нам известно о климате, особенностях местности и их физиологии, у них было немного вариантов. В редколесье, в котором они обитали, фруктов было меньше, чем в настоящем лесу, поэтому им приходилось становиться более всеядными, чем обезьяны. Отметины и вытертости на их зубах позволяют предположить, что, хотя они не отрастили огромные коренные зубы, как их массивные двоюродные братья, в трудные времена они спасались, поедая коренья. Несомненно, они использовали и такие возможности, как поедание птичьих яиц, небольших ящерок и даже гусениц (это может показаться вам не слишком аппетитным, но современные охотники и собиратели все еще считают гусениц деликатесом — например, в Южной Америке представитель племени Акавайо однажды предложил мне попробовать одну, она была сантиметров десять в длину, желтовато-зеленого цвета и покрыта длинными волосками, растущими из бугорков на ее коже. Туземец выглядел несколько обиженным, когда я отказался от лакомства). Вероятнее всего, они время от времени охотились на небольших млекопитающих. И практически можно быть уверенными, что они не охотились на больших — это большие охотились на них.
О чем многие не хотят думать, так это о том, что наши ранние предки были скорее жертвами, чем охотниками.
На самом деле недавно вышла книжка, ее название позаимствовано из этой популярной в 70-е годы темы о «человеке, который охотился» («man the hunter») — она называется «Человек, на которого охотились» («Man the Hunted»). К сожалению, она испорчена установкой на политкорректность (авторы считают, что человек в глубине души — нежное и миролюбивое создание), но большая часть из того, что в ней говорится об опасностях плиоцена и плейстоцена, слишком похоже на правду.
Австралопитеки были невелики — около четырех футов (ста двадцати сантиметров) ростом, ста фунтов (сорока пяти килограммов) весом или меньше. На территории смешанных лесов и саванн они подвергались опасности со стороны хищников, более крупных и опасных, чем сегодняшние. Существовало около полудюжины родов крупных кошек — родов, а не видов, а каждый род содержал по несколько видов. Одни их названия способны внушить ужас: вампирикты (Vampyrictis), махайроды (Machairodus), динофелисы (Dinofelis), мегантереоны (Megantereon). Была там и гиена, перкрокута (Percrocuta), размером с небольшого льва. Была и гигантская куница, экора (Ekorus), пару футов (60 см) высотой в холке, и, поскольку она была способна охотиться на свиней и небольших лошадей, более чем вероятно, что некоторые наши предки не избежали такого вот бесславного конца и были съедены этими куницами. Некоторые из них, в чем совершенно можно быть уверенными, стали пищей птицам.