Язык наш: как объективная данность и как культура речи
Шрифт:
Одни просто холопстовали перед “высоко просвещённым” Западом [220], во многом вследствие того, что сами были «левополушарными» и в процессе получения образования по-европейски, осваивали преимущественно слова без соотнесения их с Жизнью и не вырабатывая образных представлений о том, чему их учили. Другим важно было свою образованность выказать и друг перед другом, и перед простонародьем для того, чтобы превознестись, если не в социальной иерархии империи, то хотя бы во мнении окружающих и в самомнении.
Это не вело ни к чему, кроме как к разного рода неопределённостям в понимании безсмысленно внедряемых в русский язык слов, и, как следствие, в последующем порождало большие и мелкие неприятности, бытовой пример чего мы приведём ниже.
Некогда представители этой языковой субкультуры не могли произнести слов «отхожее место», и в русском языке появилось слово «сортир», заимствованное из французского языка и в соответствующих ситуациях означающее то же самое — потребность выйти. В языковой культуре народа это слово быстро обрело сохранившийся доныне презрительно-уничижительный смысл. Когда это произошло, то первоначально изысканно-утончённый «сортир» стал запретным словом в по-европейски образованных слоях общества, а в русский язык было внедрено ещё одно слово — «туалет», сохранившееся до наших дней в своём нейтральном отношении к тому, что оно обозначает.
Кто-то может спросить, а какой вред принесла эта замена? Но вред она принесла: в ХХ веке в архитектуре городских квартир туалет стал соседствовать с кухней-“столовой”, что не соответствует русским народным представлениям о гигиене жилища во всех её аспектах. Реальный факт: в пятидесятые годы старуха, прожившая всю жизнь в деревне, не могла поверить своей внучке, когда та описывала ей расположение помещений в своей городской квартире: как это отхожее место может быть рядом с кухней, где всё должно быть чисто, где собирается семья и где почти всё время кто-то что-то делает по хозяйству? Как же пользоваться таким местом “уединения” [221], когда рядом люди? и как можно осквернять звуками и запахами, из него исходящими, всё то, что делается в семейной чистоте кухни?
То что деревенская необразованная старуха права, а неправы шибко образованные архитекторы и политики, осуществившие такую политику жилищного строительства, выразилось в проектах жилья более поздних, чем «хрущёвки»: туалеты перестали соседствовать с кухнями и гостиными, образуя архитектурно обособленный блок с кладовками или соседствуя со спальнями, которые обычно пустуют, когда семья проводит время вместе или принимает гостей. Тем более это справедливо по отношению к проектам «элитного» жилья. Но тому, что в домах на протяжении десятилетий отхожее место оказалось неуместно приближенным к кухне и гостиной, способствовала замена искони русского однозначно понимаемого термина отхожее место на неоднозначно понимаемый «туалет»: ведь туалетный столик — вещь, которая должна быть чистой, и может стоять и в спальне, и в ванной.
Те же, кто считает, что пример с заменой термина «отхожее место» — «притянутая за уши» придирка, ничего не говорящая по существу, пусть для полноты ощущений, в своём «туалете» оборудуют себе спальню, а унитаз открыто смонтируют на кухне или в гостиной.
Кому-то приведённый пример может показаться малозначимым, поскольку расположение санблока в квартире с точки зрения многих, мечтающих о своей квартире или доме десятилетиями, — мелочь, с которой можно смириться. Тем не менее это — не мелочь: те, кто думает так, — просто безчувственны и недальновидны…
Но есть и явные не «мелочи». Самая крупная из них состоит в том, что в историческом прошлом именно этому слою российского общества мы обязаны бездумным импортом марксизма, что повлекло за собой катастрофу культуры и государственности в 1917 г. вместо их преображения.
Приверженцы этого стандарта “чистоты” языка в разное время натащили в русский язык много всяких слов, но не все они в нём прижились. Так «автомобиль» прижился, и не был замещён словом «самокат»; а «аэроплан», хотя и был внедрён в культуру, но впоследствии был вытеснен из употребления русским словом «самолёт»; однако «мокроступы» не смогли вытеснить из употребления слово «галоши», которое ушло в прошлое языка вследствие того, что сами вещи, получившие название «галоши», вышли из употребления.
Этот слой «русскоязычных» активен и в наши дни: привнесённый ими оборот речи «создать имидж» по существу означает «произвести ложное впечатление», и потому его употребление тоже не несёт ничего хорошего. О вредности привнесения в наш язык слова «толерантность» было сказано ранее в сноске. Но в своём большинстве, подобно сквернословам и примитивам, они не осознают того, что тащат в родной язык много мусора — слов и оборотов речи, сложившихся в других языках и обладающих в них определённым смыслом, но никчёмных в Русском языке для выражения смысла [222].
Против них выступают «ревнители чистоты исконно русского языка». С их точки зрения никакие заимствования из других языков недопустимы. Часть из них относят это положение только к современности и будущему. Другие же полагают, что заимствования не допустимы не только в настоящем и будущем, но язык должен быть очищен и от заимствований из других языков, совершённых в прошлом, которые в нём к настоящему времени прижились.
По нашему мнению абсолютные противники заимствований не понимают, почему многие заимствования из других языков, совершённые в прошлом, в Русском языке в его историческом развитии прижились и обрусели; соответственно они не понимают и того, почему далеко не все заимствования, совершаемые ныне и которые предстоит совершить в будущем, не являются в языке мусором и тем более, почему они не разрушают наш язык, а обогащают его, расширяя его выразительные возможности.
Но хуже всего обстоит дело со сторонниками “очищения” языка от заимствований, совершённых в прошлом.
· Во-первых, сразу же встаёт неопределённость:
O до какого исторического времени язык существовал в изначально чистом виде?
O каким был этот вид?
O что было выразимо в том древнем стандарте чистоты языка, а что было невыразимо?
· Во-вторых, если всё же начать проводить в жизнь политику “очищения” языка от заимствований, то наша культура лишится сразу же почти всей терминологии науки [223]. Терминология науки — общее достояние всей глобальной цивилизации. Она вырабатывалась на протяжении веков в историческом прошлом разными народами, пользовавшимися разными языками: общеевропейской латынью средневековья и эпохи возрождения, греческим, арабским; многие термины пришли из языков основоположников тех или иных научных дисциплин либо в виде заимствования терминов на языке оригинала, либо в виде «кaлек», когда термин конструировался из слов своего языка, повторяя грамматические конструкции языка оригинала.
· Кроме того, придётся отказаться от многих привычных нам в повседневному быту слов [224], а также и от слов, давно уже почитаемых словами русскими, но некогда в прошлом пришедших в русский язык из тюркских, финно-угорских языков, а также и из языков других народов, которые влились в русский народ вместе со своей культурой, включая и языковые средства.
В результате возникнет ситуация «нет слов», выйти из которой путём своего собственного словотворчества на основе корневой системы русского языка «ревнители его чистоты» вряд ли смогут, прежде всего [225] потому, что носителем языка является всё общество.