Язык североазербайджанских татов
Шрифт:
Оказывается, Билецкий уже несколько лет живет в Екатеринославе, заведует детским домом.
Ну, он, конечно, затащил меня к себе, познакомил с женой, с детьми. Выпили мы по рюмочке, закусили, как полагается, разговорились. И вдруг он как закричит не своим голосом:
— Совсем забыл! Да у меня ж в детдоме был твой сынок, Сашка Спивак…
У меня даже голова закружилась. Сынок мой жив! А мы сидим уже два часа за столом и болтаем всякий вздор…
— Где же он, где? Почему сразу не сказал? Почему же ты…
— По правде говоря, не думал я, что ты жив, Шмая,
— Но как же он попал сюда?
— Долго рассказывать… — вздохнув, ответил Билецкий. — Помнишь, как мы с отрядом ушли из местечка? Много боев пришлось выдержать по пути. Мало нас осталось… Я, Юрко Стеценко и еще человек двадцать пробились в Киев, но было уже поздно… Там гетман, немцы. Мы ушли в подполье. А когда началась забастовка рабочих, ясное дело, снова взялись за оружие… Долго держаться не могли, силы были неравные, разбили нас. Попали мы с Юрком в Лукьяновскую тюрьму…
— Слушай, родной, я тоже там был! В одной камере с Юрком и…
— Я его после тюрьмы не встречал. Верно, погиб наш Юрко, — удрученно сказал Билецкий. — Меня держали в камере смертников, в сыром подвале. Здесь и напомнила о себе старая болезнь, которую заработал еще в Сибири… Чудом выжил. Потом наши вырвали меня из тюрьмы. Сам понимаешь, какой я был… Подлечили! Ну и послали заведовать детскими домами…
— А Сашка мой? Где же он?
— В тот год где-то в пути буденновцы подобрали его. Мальчишка он был хороший, и все его полюбили. Встретил я его случайно, когда к нам бойцы в гости пришли. Узнал я Сашку, ну и забрал сюда… Три года жил он здесь и все бредил военной школой. Мечтал стать таким, как Буденный. Подрос, окреп, я его и отправил в военное училище в Ленинград. Там он учится. Узнаю его точный адрес и сразу напишу тебе…
— Я поеду искать его!
— Успеешь. Я тебе напишу. Он жив-здоров, чудесный паренек…
— А Лиза, дочурка? Может, и о ней что-нибудь знаешь? Что тебе Сашка рассказывал? Где она?..
— Говорил… Когда детей везли в приют, по дороге на поезд напала банда. Паровоз пустили под откос. Кто жив остался, бежал куда глаза глядят. Тогда Сашка и потерял сестренку. Больше он о ней ничего не знает. Пропала…
Я собрался было в дорогу, хотелось поскорее поделиться новостью с женой, с добрыми соседями, но Фридель меня не пустил. Оказывается, в одном детдоме крыша в нескольких местах текла, вот и спросил: не потружусь ли я, не починю ли? «А как же! — ответил я. — Непременно починю! Всему миру чиню крыши, а тут откажусь сделать доброе дело для детей, для Наполеона, который меня так обрадовал?»
Не дождавшись, пока кончится праздник, я полез на крышу и через два дня закончил работу. Навел порядок, как в хорошей аптеке.
Прожил эти два дня в шумной компании детей. Играл с ними, забавлял их, мастерил им разные игрушки, помог дров наколоть, печи исправил.
И вот я уже готов! Пошел на станцию, сел в поезд и еду домой.
Всю дорогу злился. Казалось, поезд слишком медленно тащится. Скорее бы добраться домой, усадить за стол жену, детей, добрых моих соседей и выпить по такому случаю. Что вы, шутите, сына нашел!
Утречком вылез я из поезда на своем полустанке, что посреди чистой степи, а там стоит с лошадьми наш колонист, сосед мой, милейший парень. И повез он меня с шиком домой.
Едем степью. А в сумке у меня добрый штоф казенки. Остановили лошадей, опорожнили бутылек и едем дальше. Поем песню, да так, что степь перед нами расступается. С этой песней въехали и в поселок.
Изо всех дворов выбежали соседи, смотрят на меня, смеются:
— Эй, Рейзл, твоя пропажа нашлась!
— Отыскалось твое сокровище!
— Напрасно плакала, приехал!
— Шмая-разбойник нашелся, ура!
Меня окружили добрые соседи, стащили с подводы и кричат:
— Где ты пропадал? Мы уже не знали, что и делать…
— Тут твоя женушка тебя уж оплакивала!
— Как это можно столько времени где-то болтаться?
— Писал же, что на праздник явишься! Мы так готовились к твоему приезду, индюшку зарезали и таких пирогов напекли!..
— Испортил нам праздник, разбойник!
— Ничего, — говорю, — не испортил. Для нас всегда праздник, когда на душе хорошо… И сегодня мы устроим пир, что небу будет жарко! Есть повод!
Тут прибежала моя Рейзл. Остановилась, смотрит на меня и не знает, что делать: ругать меня или радоваться моему приезду? Наконец она улыбнулась. Ну, думаю, слава богу, пронесло! А я ведь считал, что мне попадет. Правда, потом побожилась, что больше никогда меня в город не отпустит. Какие только мысли ей не приходили в голову!.. В общем, нахлобучку я все-таки получил. Но какой бы я был муж, если б жена мне не устраивала хоть изредка концерты? И чего бы стоила такая жена, которая никогда не ругает своего муженька? Скучно было бы жить на свете!
Шагаю я, грешник, по улице, а за мной идут соседи, шутят, смеются. Довели меня до самой калитки. А я пою! Во весь голос. Жена на меня смотрит удивленно и говорит:
— Люди, скажите мне, что с ним? Ей-богу, его нужно повести к фельдшеру… Что это на тебя нашло, Шая? С чего это ты запел?
— Ой дорогая моя женушка, милые мои соседи, не спрашивайте! — говорю я. — Всем бы моим добрым друзьям такую радость! Ну-ка, Рейзл, не ленись, накрывай скорее на стол, ставь вино, давай угощение, зови сюда всех соседей!
— С ума ты сошел, Шая! Ни с того ни с сего праздник устраивать среди бела дня, когда работать надо! Иди лучше выспись! Кончился уже праздник, надо было приезжать, когда тебя ждали… Иди спать! Наклюкался, вот и ложись!
— Глупенькая ты моя! Как же можно спать среди бела дня? Сейчас увидишь… Эй, соседи, заходите, все вам расскажу! Для кого праздник прошел, а для меня он начинается!
Бросив работу, прибежали все соседи. Смотрят на меня, на Рейзл.
— А ведь Шмая-разбойник прав! — сказали они. — У тебя, Рейзл, в самом деле, сегодня большой праздник. Если б с нашим Шмаей, не приведи бог, что-нибудь случилось, разве тебе легче было бы? Конечно, он прав! Приехал жив-здоров, стало быть, праздник у вас! Сказано ведь: когда бедняк радуется? Когда что-нибудь теряет и находит…