Язык в действии
Шрифт:
Симптомы расстройства
Когда мы сознательно или неосознанно не придерживаемся таких принципов, мы мыслим и реагируем как дикари или дети. Есть несколько способов распознать в себе сигнальные реакции. Один из самых очевидных симптомов – это утрата самообладания. Когда поднимается кровяное давление, разгораются споры, а вместо аргументов слышно рычание и ругательства, это свидетельствует о сигнальной реакции.
Другой очевидный симптом – это волнение – когда мы продолжаем ходить по кругу. «Я её люблю, но если бы я только мог забыть о том, что она официантка. Что подумают друзья, если я женюсь на официантке? Но, я её люблю. Если бы только она не была официанткой». Но официантка1 –
Ещё один симптом наших сигнальных реакций – это склонность быть «гиперчувствительными», «легко ранимыми» и «сразу обижаться на оскорбления». Инфантильный разум, отождествляющий слова с вещами, считает недобрые слова недобрыми поступками. Приписывая способность ранить безобидным наборам звуков, такой человек «оскорбляется», когда слышит в свой адрес такие звуки. Так называемые «джентльмены» в относительно диких и инфантильных обществах считали сигнальные реакции проявлением достоинства и вписывали их в «кодексы чести». Под «честью» они имели ввиду крайнюю готовность обнажить мечи или пистолеты, когда им казалось, что их «оскорбили». Естественно, они убивали друг друга иной раз без особой на то необходимости, наглядно демонстрируя принцип, который описывает данная книга: чем ниже точка кипения, тем выше моральные ставки.
Как уже было отмечено, склонность с готовностью говорить слишком много – это нездоровый признак. Нам также стоит знать о привычке «слишком много думать». Это большая ошибка – считать, что продуктивные мыслители обязательно «думают упорнее», чем люди, которые ничего не добиваются. Они лишь думают более эффективно. Когда мы «думаем слишком много», где-то у нас в голове есть «определённость» – «неопровержимый факт», «неизменный закон», «принцип на века» – некое утверждение, которое, как нам кажется, «объясняет всё» в отношении чего-либо. Жизнь постоянно бросает в лицо нашей «непоколебимой уверенности» факты, которые не вписываются в наши предубеждения: не коррумпированные «политики», неверные «друзья», не благотворительные «благотворительные сообщества», «страховые компании», которые не страхуют. Если мы отказываемся отбросить наше чувство «определённости», и не можем при этом отрицать не вписывающиеся в него факты, нам приходится «думать и думать и думать». А насколько нам известно, есть только два выхода из таких дилемм: либо полностью отрицать факты, либо полностью обратить принцип, и перейти от «Всем страховым компаниям можно доверять» к «Никаким страховым компаниям нельзя доверять». Отсюда и происходят такие инфантильные реакции как: «Я никогда больше не доверюсь ни одной женщине», «О политике я слышать больше ничего не хочу», «Газет с меня хватит», «Все мужчины – обманщики».
Зрелый разум знает, что слова никогда не говорят всего о чём-либо, и поэтому он готов к неопределённости. Например, когда мы ведём машину, мы никогда не знаем наперёд, что произойдёт; независимо от того, как часто мы ездили по одной и той же дороге, мы никогда не попадали во в точности одинаковый поток дважды. Тем не менее, компетентный водитель ездит по разным дорогам на больших скоростях и не испытывает страха или нервозности. Будучи водителем, он готов к неопределённости – неожиданного прокола колеса или внезапной опасности – он не испытывает неуверенности.
Подобным образом, интеллектуально зрелый человек не «знает всего о» чём-либо. И он тоже не испытывает неуверенности, потому что знает, что единственная уверенность, которую даёт жизнь – это динамическая уверенность внутри: уверенность, происходящая от бесконечной пластичности разума – от бесконечно-стороннего ориентирования.
Если мы «знаем все» о том или об этом, когда мы считаем определённые проблемы «неразрешимыми», мы можем винить в них только себя. Если мы располагаем некоторыми полезными знаниями о том, как работает язык, как в нас, так и в других, мы экономим время и усилия; мы не даём самим себе попасть в вербальную клетку и сойти с ума. Экстенсиональное ориентирование готовит нас к неизбежным неопределённостям всей нашей науки и мудрости. И если мир и подкидывает нам проблем, мы по крайней мере можем избежать тех, которые создаём сами.
Чтение к здравомыслию
Наконец, стоит сказать несколько слов о том, как чтение может помочь развитию навыка экстенсионального ориентирования. Слишком частое изучение книг может поспособствовать выработке чрезмерного интенсионального ориентирования, особенно в литературоведении, когда изучение слов – романов, пьес, стихов, эссе – становится самоцелью. Однако если подойти к изучению литературы с целью извлечь пользу для собственной жизни, его эффекты, в лучшем смысле – экстенсиональны.
Литература работает интенсиональными средствами, то есть, с помощью манипуляций информативными и аффективными коннотациями слов. Благодаря этому, она не только обращает наше внимание на ранее неизвестные нам факты, но также способна вызвать чувства, которых мы раньше не испытывали. В свою очередь, эти новые чувства обращают наше внимание на ещё большее количество ранее незамеченных фактов. Как новые чувства, так и новые факты избавляют нас от интенсиональных ориентирований, и наша слепота постепенно проходит.
Как уже было сказано, экстенсионально ориентированный человек руководствуется не только словами, но и фактами, к которым слова его привели. Но, предположим, что слов, чтобы нас направить, не было бы совсем. Смогли бы мы тогда направить себя к фактам? В подавляющем большинстве случает, нет. Прежде всего, наши нервные системы крайне несовершенны, и мы видим вещи только в рамках наших знаний и интересов. Если наши интересы ограничены, мы видим очень мало; человек, занятый поиском окурков на улицах видит мало от проходящего мимо мира. Кроме того, как известно, когда мы путешествуем, встречаемся с интересными людьми или участвуем в приключениях, оценить по достоинству которые, в силу нашего молодого возраста, мы пока не можем, мы часто чувствуем, что с тем же успехом всего этого могло бы и не быть. Сам опыт – это крайне несовершенный учитель. Опыт не говорит нам, что мы испытываем. Что-то просто происходит. И если мы не знаем, что стоит искать в нашем опыте, это что-то часто ничего для нас не значит.
Многие люди придают немало значения опыту как таковому; они склонны автоматически уважать человека, который «что-то делал». «Не хочу я сидеть на месте и книжки читать», говорят они; «Я хочу выйти и что-то делать! Я хочу путешествовать. Я хочу приобретать опыт». Однако часто опыт, который они получают, не приносит им в сущности ничего. Они путешествуют в Лондон, а потом всё, что могут вспомнить – это гостиницу и офис компании American Express; они путешествуют в Китай, и их впечатление о нём сводится к: «Там было так много китайцев»; они могут попасть в гущу событий Южноамериканской революции и запомнить только свои неудобства. Часто случается так, что люди, которые ничего из этого не испытывали и никогда в этих местах не бывали, знают о них больше, чем те, кто бывал. Все мы склонны путешествовать вокруг света с закрытыми глазами, пока нам их кто-нибудь не откроет.
И это, крайне значимая функция, которую язык выполняет как в научном, так и в аффективном использовании. В свете абстрактных научных обобщений, «тривиальные» факты лишаются своей тривиальности. Когда мы изучили, например, поверхностное натяжение, то, как стрекоза садиться на воду подлежит обдумыванию и объяснению. В свете чтения Гроздьев Гнева, путешествие через Калифорнию – это вдвойне значимый опыт. И мы обращаем внимание на кочующие семьи во всех других частях страны, потому что Джон Стейнбек поспособствовал возникновению новых чувств о том, что мы могли раньше игнорировать. В свете тонкости чувств, созданных в нас великой литературой и поэзией прошлого, каждый человеческий опыт наполнен богатым значением и отношениями.