Йоше-телок

Зингер Исроэл-Иешуа

Цивья не поняла. Праведник окинул ее взглядом и велел идти на место.

Затем он начал расспрашивать бялогурцев:

— Откуда Йоше пришел в Бялогуру?

— Мы не знаем, — отвечали они.

— Он вел себя как все или вытворял глупости?

— Он был дурачок, — сказали люди. — Потому его и прозвали Телком.

— Йоше к кому-нибудь приставал?

— Нет, наоборот: когда его били, он молчал.

— Он разговаривал с кем-нибудь?

— Нет, молчал. Все время прятался от людей.

Лиженский праведник уставился на свидетелей

пронзительным взглядом.

— Кто-нибудь из вас видел, как он раздевается? — спросил он.

— Нет.

— Кто-нибудь видел его ноги?

— Нет.

Он сдвинул шапку на лоб и снова закрыл глаза. Все сидели в страхе. Вскоре он открыл глаза и дрожащим голосом заговорил.

— Господа, — сказал он, — ясно как день, что ни одна из сторон, Боже упаси, не лгала перед судом. Верно?

— Верно! — послышалось из разных углов бесмедреша.

— Люди! — воскликнул лиженский праведник. — Нешавский ребе, имея на себе талес и тфилин, заявил, что подсудимый — его зять. Никто, Боже упаси, не посмеет заподозрить ребе в неискренности.

— Боже упаси! — закричали голоса.

Праведник задрожал.

— Подсудимый, — сказал он, — кто ты такой?

— Не знаю.

— А я знаю, — ответил праведник, — ты гилгул!

По бесмедрешу пробежала волна трепета.

— Да, да, — продолжал он, дрожа всем телом и глядя пронзительным взором в большие черные глаза подсудимого, — ты скитаешься повсюду, затеваешь каверзы и сам не знаешь, что творишь.

Люди окаменели. От ужаса у всех отнялся язык.

Лишь лиженский праведник все говорил и говорил:

— Ты и Нохем, и Йоше, и ученый, и невежда, ты внезапно появляешься в городах и внезапно исчезаешь, шатаешься по кладбищам, бродишь по полям ночью; ты приносишь с собой несчастье, мор, пугаешь людей на кладбище, вступаешь в брак, пропадаешь и возвращаешься; в твоей жизни, в твоих поступках нет никакого смысла, ибо ты блуждаешь в мире хаоса!

Глаза людей расширились вдвое, сердца заколотились. Как увечные, как слепцы, что вдруг открыли глаза и увидели собственное увечье, так все они увидели теперь то, что так долго мучило их, лежало тяжким камнем на сердце.

— Ой, горе, горе! — послышались вздохи в толпе.

— Скажи, что это не так! — закричал лиженский праведник. — Не молчи!

Подсудимый молчал.

Спокойно, холодно и прямо глядели его черные глаза — широко открытые, но не видящие ничего вокруг.

Некоторое время в бесмедреше было тихо, как в поле перед бурей. Вдруг реб Мейлех поднялся с места и вытаращил глаза на подсудимого. Остолбеневший, с разинутым ртом, подобным раскрытой могиле, со стеклянными глазами, что, казалось, вот-вот выскочат из глазниц, он пронизал зятя взглядом и шагнул к нему.

— Нохем, — сказал он.

Но в то же мгновение он пошатнулся и быстро, как рушится гора, осел на пол.

Все тут же метнулись к упавшему.

— Ребе! — закричали люди.

Исроэл-Авигдор быстро, с невероятной силой растолкал всех, подхватил на руки грузного ребе и усадил в кресло, но тело было застывшим, неподвижным.

Габай поднял мертвое тело и понес на биму, к столу для чтения Торы. Там он уложил его, как кладут свиток Торы, и накрыл талесом.

— Благословен Судья праведный! — громко произнес он.

Лишь один плачущий голос — мужской, но высокий, подобный женскому, — прорезал тишину в бесмедреше. Отчаянный, дрожащий голос.

Глава 27

Назавтра все пути, ведущие в Нешаву, заполонились народом.

Люди прибывали на поездах, на телегах, пешком — все спешили на похороны реб Мейлеха, Нешавского ребе. В галицийских деревнях непрерывно гудели мокрые от дождя телеграфные столбы, по проводам во все концы неслась дурная весть, пастухи не отходили от столбов.

После погребения пятеро сыновей ребе произнесли кадиш. Пять пар рук надорвали лацканы атласных капот. И сразу же каждого из сыновей окружила толпа, загалдев:

— Поздравляем Нешавского ребе!

Исроэл-Авигдор стоял поодаль вместе со своей группой людей и оглядывался по сторонам.

— Реб Нохем! — звал габай. — Где реб Нохем, Нешавский ребе? Мы хотим поздравить его!

Но его не нашли.

С палкой в руке, с залатанным мешком на плече — полупустым мешком, в котором лежали лишь талес, тфилин и камешек для равновесия, он шел по пыльным дорогам широким вольным шагом. За ним гнались деревенские собаки, пастухи бросали камни ему вслед, кричали: «Жид-халамид!» Он не обращал внимания и шагал вперед, минуя деревни, луга, ручьи, мельницы, все дальше и дальше.

К вечеру он добрался до еврейского местечка и отправился в бесмедреш.

Но люди узнали его и убежали прочь.

— Бес! — кричали они на бегу. — Гилгул!

Жители захлопывали двери и ворота перед его носом.

Он вышел за околицу, на кладбище. Положил мешок в изголовье, а посох рядом с собой — и уснул.

Луна освещала его и стерегла его сон.

«Дам им вечное имя, которое не истребится».

(Исаия, 56:5)

Эта серия с любовью и глубокой печалью посвящается детям, которые погибли в пепле Катастрофы.

Ни пламя концентрационных лагерей, ни жестокость тех, кто убивал невинных детей, не смогли загасить могучий огонь еврейского духа.

Мы помним этих детей и, оплакивая их, обретаем силу в стойкости еврейского народа.

Да будет благословенна память о них.

Мы никогда их не забудем.

ИГОРЬ РЕМПЕЛЬ

«I will give them an everlasting name, that shall not be cut off»

(Isaiah 56:5)

This series is dedicated with love and longing for the children who died in the ashes of the Holocaust.