You're my downfall
Шрифт:
– Привет, Крис!
– Привет, как ты?
– О, это прямо-таки идеальное лето «нулевых». Пришли за мной машину, хочу с тобой поужинать.
– Ты будешь мне указывать?
– Да, дядя Кристиан, - терпеть не могу, когда она меня называет “дядя”, а особенно «дядя Кристиан», и она знает это. Предпочитаю Крис, или Кристиан, если все серьезно. Но это исключение работает только с ней, никому другому я никогда не позволял называть себя «Крис».
– Если тебе нужно в город – так и скажи, я пришлю машину с кредиткой и охраной. А если ты просто соскучилась по своему старику – я могу приехать.
– Нет, я действительно соскучилась.
– Мне запастись таблетками, или твои волосы еще с тобой?
– Увидишь! Так сказать, что ты будешь к ужину?
– Да, малышка. До вечера.
Все было чертовски запутанно, но одно я знал точно: Алиса мой лучший друг, а я ее.
Никогда не мог себе даже это представить, но вот он я, Кристиан Грей, приятный мужчина чуть больше пятидесяти, стою в чертовом продуктовом магазине и покупаю шоколадки единственному человеку, которого люблю больше жизни. Потому что знаю, как она их любит, и что Грейс ей не позволяет их есть, переживая за ее симпатичную фигуру.
Я хочу видеть ее улыбку и знать, что она счастлива, я хочу быть частью ее счастливой жизни, и если бы только мог – вернул бы время на тринадцать лет назад и снова бы прокатался с ней целый день в лифте. Это были самые искренние эмоции в моей жизни.
***
Зайдя в дом своей юности, в груди приятно защемило. В этих стенах было столько тепла, добрых воспоминаний, и в глубине души я был счастлив, что родители отказывались переезжать в современный и более комфортный особняк. В новый дом, который был бы больше, чтобы они могли принимать много гостей на долгое время, или чтобы их внуки не теснились в наших старых комнатах, но который бы не имел души нашей семьи.
Ужин прошел по-настоящему чудесно, отец всего пару раз пытался меня ударить своей тростью, и это значит действительно много. Несмотря на возраст и какие-либо успехи в жизни, я все еще его сын, и ничто не изменит это.
С этим тяжело жить, когда ты видишь, как твои родители стареют. Когда ты приезжаешь к их дому, открываешь дверь и ждешь, как отец сбегает с лестницы с горящими глазами и слегка седой головой, так он рад тебе всегда, а мама, шикарная женщина с густыми черными волосами, величественно выходит из зала, цокая небольшими каблуками, а в реальности все иначе. В реальности тебя встречает седая, но до сих пор очень красивая женщина, которая тихо шоркает своими шлепками по дорогой плитке, а отец на лестнице появляется только через пару минут, медленно спускаясь, держась двумя руками за перила и придерживая свою трость. Когда на его голове довольно мало волос, когда он не может уже без посторонней помощи, но глаза все так же горят при виде тебя.
Мама и молоденькая и очень симпатичная сиделка отца отводят его в постель и делают какие-то процедуры, мы с Алисой выходим на задний двор и проходим до воды. Залив всегда красив по вечерам, и никто не может устоять перед этим видом.
– Знаешь, я живу в твоей комнате, - как бы невзначай замечает девушка, устраиваясь рядом со мной на скамейке.
– Я рад. И я не против.
– Я… я разбирала шкаф, бабушка разрешила немного сместить твой хлам.
– Боже, что же ты там нашла, что ради этого захотела меня лично увидеть? – делаю
– Как звали ее?
– Кого? – девушка замечает напряжение, которое исходит от меня, и из-за этого отсаживается от меня подальше. – Алиса, что ты такого там нашла?
– Ты выглядел очень, очень счастливо… - она шепчет, отвернувшись от меня.
Некоторые предположения вспыхивают в голове, что она могла увидеть, но я даже и подумать не мог, что это так важно для нее, и так заденет меня. – Она красивая. Расскажи мне, что значит «любовь»? – племянница с надеждой смотрит на меня, аккуратно трогая мою ладонь, и я крепко сжимаю ее. – Пожалуйста, Кристиан.
– Я не знаю, Алиса. Я никогда не любил. Ну, кроме тебя, естественно, - дергаю девушку за руку и крепко прижимаю к себе. – Ты – самое ценное, что у меня есть. И я тебя люблю, - Алиса пытается вырваться из моих рук, когда я щекочу ее, но я не выпускаю. Обожаю ее смех.
Еле переведя дыхание, девушка не оставляет своих попыток:
– Неправда, Крис. Она красивая, и ты смотрел на нее с обожанием и любовью.
– Алиса, - мой тон ледяной, но девушка лишь крепче прижимается ко мне. – Мы делаем больно тем, кого любим. Это закон жизни. И никаких больше вопросов!
– Я поступила в подготовительный класс при Колумбийском Университете. Хочу жить своей жизнью. Возможно, я даже буду получать стипендию, зависит от успехов в конце года. Думаю, буду готовиться на факультет хирургии.
– Я рад, малышка.
– Правда?
– Конечно. Моя девочка выросла! – я шокирован, мне противна мысль, что она будет далеко. Но она должна была вырасти, и это нормально…
Ну, а вот и тот самый «крест» на дне.
Крепко обнимаю ее, поцеловав в висок, и она прижимается ко мне еще ближе, положив голову на плечо.
– Как я буду по тебе скучать…
– А ну не плакать! Я буду приезжать к тебе, ведь ты будешь жить в моей квартире и с моей охраной.
– Приезжай, пожалуйста, почаще… - она срывается и начинает плакать, крепко держась за мою рубашку. – До какого безумия надо любить маленькую и несносную девчонку, чтобы весь день кататься с ней в лифте, Крис? Кто меня еще так полюбит? Даже родители никогда так ко мне не относились. Боюсь умереть без тебя.
– Когда-нибудь ты встретишь своего принца, а я его пробная версия, - девушка хихикает, и я выпускаю ее из своих объятий. – Поэтому согласилась на заточение здесь? Боишься их потерять?
– Ты знаешь это лучше меня. А теперь развесели меня, иначе я снова заплачу и заставлю тебя переехать со мной!
– У меня кейс забит шоколадом. Пошли, я отдам тебе его и покажу, где лучше всего прятать. Не скажу, что у нас было тяжелое детство, но Миа тоже регулярно прятала шоколад в моей комнате.
– Боже, не хочу об этом знать, - задушив в себе эмоции, девушка берет меня под локоть и мы, как два шпиона, тихо пробираемся в мою старую комнату, не говоря друг другу ни слова.
Моя старая комната почти не изменилась. Заменена некоторая мебель, новые окна, но все почти так же, как и было при мне. Где сейчас стоит мягкое синее кресло, стоял жесткий стул, на котором я зализывал свои раны, когда Элена заигрывалась. Не так давно я просто попытался представить на ее месте себя, а на месте себя – кого-то одного возраста с Алисой, и это вызвало у меня приступ тошноты, в буквальном смысле. Столько лет защищал и не осуждал то, что было действительно омерзительно.