Юбер аллес (бета-версия)
Шрифт:
С тем же успехом это могла быть "Песня Хорста Весселя", которую так любят твердолобые патриоты, или "Лили Марлен", все еще не теряющая популярности в вермахте, или любой из маршей Люфтваффе. Просто милые чудачества - это такая вещь, которую лучше иметь, чем не иметь.Что бы там ни говорила официальная доктрина о сверхчеловеке - и начальство, и случайные собеседники чувствуют себя настороженно в присутствии того, кто лишен даже самых невинных слабостей.
"Вы-хо-дии-ла на берег Катюша..."
И все-таки целленхёрер - пожалуй, самое страшное творение дойчского инженерного гения. Достанет тебя где хочешь - хоть в кровати, хоть в туалете. Хоть на загородном шоссе воскресным утром, когда ты только-только выбрался, наконец, полетать
Увы. Высветившийся в окошке номер хоронил на корню спелеологическую версию. Долг есть долг, как бы высокопарно это ни звучало.
Власов потыкал большим пальцем в кнопки, набирая код активизации фершлюсера.
– Доброе утро, Фридрих, - потек из трубки привычно неторопливый, с хрипотцой голос Мюллера.
– Кажется, я вас разбудил?
– Нет, Отто, - по телефону, даже через фершлюсер - никаких званий и подлинных фамилий.
– В таком случае, вы долго берете трубку, мой мальчик.
Фридрих терпеть не мог это обращение, подходящее, может быть, зеленому лёйтнанту, но не сорокалетнему оберсту. Однако шеф тоже имел право на маленькие чудачества. Власов иногда размышлял над тем, насколько они натуральны: уж очень не подходили этому человеку манеры этакого ворчливого, но добродушного дядюшки. Фридрих достаточно хорошо знал настоящего Мюллера, чтобы прийти к выводу: все эти мюллеровские "мальчики", равно как и тщательно подчёркиваемая аристократическая брюзгливость в голосе - такая же игра на публику, как и его, Власова, музыкальные вкусы... Впрочем, сейчас всё это неважно.
– Я за рулем, - пояснил Власов и тут же уточнил: - Один.
– Едете по делам?
– как ни в чем не бывало, продолжал светскую беседу Мюллер.
– Нет. На аэродром. С понедельника у меня отпуск, - добавил Фридрих, хотя и понимал, что это уже ничего не решает.
– Знаю, мой мальчик, знаю. Но, боюсь, ваш отпуск придется отложить. Вы нужны.
Власов мысленно взвесил последние слова. Разумеется, шеф никогда не сказал бы "вы нужны Райху" или чего-то похожего. Как и большинство сотрудников Управления, он тщательно избегал даже намёка на патетику. Однако же, в другой ситуации Мюллер сказал бы что-нибудь вроде "вы нужны Управлению", или "вы нужны мне". В первом случае можно было бы, по крайней мере, поворчать. Во втором - выговорить себе сколько-нибудь времени для улаживания личных дел. Но простое "вы нужны" - гм, похоже, что-то серьёзное...
– Как скоро?
– ровно спросил Власов.
– Как говорят наши заокеанские друзья, вчера. Так вы говорите, что подъезжаете к аэродрому? Очень кстати. Вы сейчас под Висбаденом, не так ли?
– Майнц Фитен. Поведу сам. Распорядитесь, чтобы мне без проволочек дали маршрут на Берлин.
– Разумеется, мой мальчик, разумеется. Жду вас в нашем уютном гнездышке.
– Постойте, Отто! Скажите хотя бы в двух словах, что случилось!
– При встрече. До свиданья, Фридрих.
Скверно. Если Мюллер не доверяет даже шифрованному сигналу, значит, неприятности и впрямь значительные.
Забавно все-таки, в который раз подумал Фридрих, что фамилия его нынешнего шефа - Мюллер. Нет, не сын, даже не дальний родственник того, легендарного, который пережил и приход к власти своих вчерашних врагов из НСДАП, и Сентябрьские убийства, с последовавшим за этим разгромом СС, когда слетели головы всех его начальников и многих подчиненных, и дитлевские реформы, и Нюрнбергский Чрезвычайный съезд, и Обновление - и наконец с почетом ушел в отставку в шестидесятом, удалившись в свое поместье под Мюнхеном ухаживать за садом, нянчить внучат и писать мемуары. Что до последнего, то ему настоятельно рекомендовали этого не делать. Но старина Хайни всех успокоил, заверив, что его мемуары будут опубликованы лишь через тридцать лет после его смерти. Тем самым наглядно продемонстрировав, что в откладывании своей кончины на как можно более поздний срок заинтересован не только он. Позже, при Шуке, он для пущей убедительности даже разместил в REINе личную штелку с обложкой несуществующей книги и несколькими оборванными цитатами; даже на восьмом десятке для него не составило труда освоить новые технологии. Человек, которого называли "германским Талейраном", в чей особняк еще и через много лет после его отставки наведывались не последние в Райхе люди, умер лишь в позапрошлом году, дожив до 89 лет. Говорят, его разум оставался ясным до последней минуты.
А Отто Мюллер - всего лишь однофамилец. И за свою фантастическую карьеру он может быть благодарен только себе, а не родственным связям: у шестого сына кёнигсбергского учителя математики влиятельным родственникам взяться было неоткуда. Да и фамилия, честно говоря, заурядная: мельников в старом Дойчлянде всегда было много, у многих профессия стала наследственной, так что ничего удивительного в том нет, что любимое Отечество не испытывает недостатка в Мюллерах... Но все же: насколько фамилия человека определяет его судьбу? Фридрих Власов не раз задавался этим вопросом. Уж, казалось бы, насколько далеко от России лежала его дорога - его, имперского гражданина, офицера Люфтваффе, участника Африканской кампании - и мог ли он думать тогда, рассекая на своем Ме 600 раскаленное марево над Сахарой, что пройдет не так уж много лет, и "восточный вопрос" станет его основной профессией?
Он остановил "BMW" у ворот пропускного пункта. Седоусый охранник важно изучил пропуск, сверил фотографию с оригиналом, и, наконец, с достоинством кивнул. Интересно, неожиданно подумалось Власову, воевал ли он? Тогда, в ту войну? Судя по возрасту, мог успеть. Возможно, даже на Восточном фронте. Хотя нет, вряд ли: там все закончилось в сорок третьем, а охраннику вряд ли тогда было больше шестнадцати. А вот в последней попытке высадки в Англии мог и поучаствовать... Но Власов никогда не заговаривал с охранником, и сейчас не стал нарушать этой традиции.
Миновав застывшие в ряд транспортные "Дорнье" с зачехленными моторами и одинокую пилотажную "Экстру 300", Фридрих подъехал к своей стоянке и заглушил двигатель. Он взял с заднего сиденья шлем, вылез из машины и торопливо застегнул теплую пилотскую куртку, ежась от сырого февральского ветра. Машинально прикинул направление: западный. Значит, взлет по полосе 26. Карл, механик, уже заметил его и приветственно махал рукой от самолета. Власов махнул в ответ и зашагал к "Блом унд Фосcу". Хромота была едва заметна, незнающий вряд ли обратил бы внимание. Ханс-Ульрих Рудель одерживал победы без правой ступни, а Виктор Петерман так и вовсе без левой руки. У англичан был в свое время летчик-истребитель, летавший без обеих ног, и у русских тоже.А тут всего-то одна голень чуть короче другой. Но... "сейчас не военное время, херр оберст, Люфтваффе не нужны герои, летающие на пределе своих сил". На самом деле, конечно, дело не в голени, у него были проблемы и посерьезнее, особенно с позвоночником, после которых ему противопоказаны перегрузки выше 4 g... Хотя его все равно называют везунчиком. В конце концов, в истории было лишь два пилота, которым удалось посадить на брюхо в чистом поле "Мессершмит 600" и сохранить после этого способность рассказывать об этом. Вторым стал майор Эрих Баумер, три года спустя. Баумер тоже ушел из истребителей - говорят, что сам, решив, что "одного предупреждения свыше достаточно". Власов не был суеверен, он сопротивлялся медикам до конца. Но, как говорят летчики, "разница между военврачом Люфтваффе и террористом в том, что с террористом можно договориться." И вот - в тридцать пять лет, можно сказать, на взлете карьеры, ему вешают на шею Рыцарский Крест и выпихивают на пенсию. Идите куда хотите, херр оберст, ваши заслуги не будут забыты...