Юбер аллес (бета-версия)
Шрифт:
– До сих пор, насколько я понимаю, от соседей не удалось узнать ничего интересного?
– уточнил для проформы Власов.
– Нет. Их, разумеется, опрашивали. Никто ничего не видел и не слышал.
– Но вы записали их голоса на предмет сравнения с голосом на пленке?
– Господин Власов, мы умеем делать свою работу.
– И найти свидетелей, видевших звонившего из автомата, конечно, тоже не удалось.
– Нет.
– И куда только девалась знаменитая бдительность московских бабушек?
– Вы совершенно напрасно иронизируете, - холодно изрек дэгэбэшник.
– Население нередко оказывает
– Кстати, а что с автомобилем Вебера?
– поинтересовался Власов.
– Стоит в гараже. Обыскан. Ничего.
– В смысле - ничего интересного?
– Ничего - это значит ничего, - отрубил хозяин кабинета.
Фридрих не слишком удивился: Вебер был профессионалом, и оставлять в машине хоть какие-нибудь личные вещи он бы не стал.
В дверь постучали. Получив разрешение, в кабинет вошла женщина лет сорока в форме с прапорщицкими погонами и положила на стол перед Власовым аудиокассету. Фридрих предпочел бы накопитель с цифровой записью, но пришлось удовольствоваться предложенным,
– У вас еще какой-то вопрос?
– сухо осведомился хозяин кабинета, видя, что гость не спешит подниматься.
– Да. Вам известно, что вчера в аэропорту Внуково задержана дойчская журналистка Франциска Галле?
– И что? Это дело целиком в компетенции криминальной полиции. Какое отношение оно имеет к вам?
– Она - гражданка Райха.
– Вы представляете имперский МИД?
– Вы прекрасно понимаете, кого я представляю.
– Если все это - часть операции Имперской Безопасности, ей следовало прежде всего уведомить российские органы и получить наше согласие. А сейчас делу уже дан законный ход. Нынче не сорок третий год, знаете ли. Россия - суверенная держава.
– Если Россия и теряла свой суверенитет, то как раз до сорок третьего года, - ответил Фридрих, не скрывая раздражения. Видение этого субъекта в кабинете с алыми знаменами и портретом Дзержинского на стене стало особенно отчетливым.
– Большевики захватили власть военным путем и оккупировали страну. А в сорок третьем году Россия была освобождена союзными войсками...
– Господин Власов, нет никакой необходимости читать мне политинформацию, - перебил хозяин кабинета.
– Лучше прочитайте ее тем, кто шлет в нашу страну своих представителей, доверху накачанных наркотиками. Насколько я знаю, в Райхе за наркотики расстреливают.
– Она не наш представитель, - устало сказал Фридрих.
– Вот уж на кого она похожа менее всего.
– В таком случае, почему она вас так интересует? Вы, разумеется, вправе не отвечать, - спохватился дэгэбэшник, - но и мы не обязаны давить на наших коллег из полиции.
– Ну хотя бы потому, что ей был введен тот же наркотик, что и Веберу, - рискнул Власов. И попал.
– Откуда вам это известно, если, как вы утверждаете, РСХА не имеет к этому отношения?
Фридрих улыбнулся: - Но ведь и вам кое-что известно об этом деле, хотя оно находится в ведении исключительно криминальной полиции?
– Хорошо, не будем играть в кошки-мышки. Она, как вы заметили, гражданка Райха. И, что еще более важно, нам известны ее политические взгляды. Вам, конечно, тоже.
– Конечно.
– Значит, вы хотите попросить, чтобы мы вывели ее из игры? Пустили в разработку по полной программе?
– Напротив, я прошу освободить ее как можно скорее. Идеально, если она выйдет на свободу сегодня.
– Вот как?
– дэгэбэшник, похоже, впервые за весь разговор был по-настоящему удивлен.
– Вообще-то, это будет непросто. Все же наркотики - серьезное обвинение и в России. А у нее с собой было два десятка ампул.
– Ну вы же прекрасно понимаете, что ее подставили. У либералов, конечно, часто мозги набекрень, но не до такой же степени, чтобы вкалывать себе дозу тяжелого наркотика в самолете, прямо перед посадкой в международном аэропорту! Что говорит она сама?
Хозяин кабинета подумал пару секунд, затем, как видно, все же решил играть в открытую:
– Говорит, что ничего не знает о штрике. Что хотела сделать себе обычную инъекцию инсулина. Собственно, на коробке и на ампулах действительно написано, что это инсулин. Реально во всех был штрик.
– Значит, у нее диабет! Надеюсь, ей была оказана необходимая помощь? ("Черт, не хватало только, чтобы эти ослы ее уморили...")
– Не беспокойтесь за нее. В Бутырке хорошая больница. Но диабет или нет - это вопрос неоднозначный.
– Что значит "неоднозначный"? Ей сделали анализы?
– В моче сахара нет. В крови уровень повышен, но не запредельно. Это может означать диабет, а может, и нет. В таких случаях положено наблюдать больного в условиях стационара и делать повторные анализы с интервалом в несколько дней.
– Несколько дней? Нет, это нелепо. Она должна быть на свободе сегодня, в крайнем случае завтра.
– Что значит "должна"? Кому должна? Существует порядок, господин Власов. Разве порядок - это не то, на чем стоит Райх? И согласитесь, что псевдо-инсулин и симуляция диабета - это не такой уж плохой камуфляж для наркокурьера.
– Согласился бы, если бы ее взяли с этими ампулами на таможне. Да и то - лишь двадцать разовых доз, маловато для коммерческого курьера... Но раз она ввела это себе, значит, была уверена, что там действительно инсулин.
– Скорее всего, вы правы. Но еще раз повторю - люди порой совершают очень глупые поступки. Тем более наркоманы, которым приспичило получить очередную дозу.
– Вы понимаете, что, если вы ее не выпустите, пресса поднимет визг? Не ручная российская пресса, конечно же. А западные корреспонденты, аккредитованные в Москве. Достанется и нашим, и вашим.
– Волков бояться - в лес не ходить, господин Власов. А это даже не волки. Это шавки. С каких это пор в Райхе прислушиваются к их лаю?
– Не прислушиваются, когда речь идет о действительно принципиальных вопросах. Но нет смысла провоцировать лай по пустякам. Буду говорить прямо: как вы знаете, в Райхе готовится референдум. Который должен раз и навсегда заткнуть глотки нашим врагам, показав, что народы Райха отвергают атлантистскую модель демократии. Показав в полном соответствии с принципами этой модели - всеобщим, равным, тайным и прямым волеизъявлением. И здесь все должно быть безупречно. Мы не должны дать врагу ни единого повода для придирок, для обвинений, что референдум был подтасован, превращен в фарс и так далее. Теперь вы понимаете, почему нам не нужен скандал вокруг ареста оппозиционной журналистки по явно сфабрикованному делу?