Юбилейный альбом в память Отечественной войны 1812 г.
Шрифт:
Но какъ глубоко ошибся Наполеонъ!
Не миръ, а гибель принесло ему занятіе Москвы.
Только первую ночь сравнительно спокойно спалъ онъ въ Кремлевскомъ дворц. Но, проснувшись на другой день (4 сент.) рано утромъ, онъ услышалъ страшную всть о пожар Москвы. Онъ сначала не придалъ значенія этой всти, но, взглянувъ въ окно, увидлъ море огня, которое заливало все Замоскворчье. Онъ вскочилъ съ постели, толкнулъ мамелюка, надвавшаго ему сапоги, такъ, что тотъ упалъ навзничь, и впился глазами въ окно, за которымъ бушевала огненная стихія.
Изъ груди его вырывались короткія восклицанія:
— Какое ужасное зрлище! Это они сами поджигаютъ городъ. Сколько прекрасныхъ зданій!.. Какая необычайная ршимость!
Отъ горвшаго Китай-города съ Никольской и Ильинкой и изъ громадныхъ товарныхъ складовъ,
Наконецъ, раздались крики: «Горитъ Кремль!» Загорлас Троицкая башня и арсеналъ. Тогда только Наполеонъ вышелъ изъ дворца и самъ сталъ тушить пожаръ, но маршалы на колняхъ упросили его покинуть Кремль, изъ котораго онъ съ величайшимъ трудомъ выбрался въ Петровскій дворецъ; на пути онъ едва не погибъ въ огн; его вывели изъ моря пламени повстрчавшіеся французскіе солдаты.
6-го въ ночь начались дожди, да и Москва догорла, а 8-го сентября онъ возвратился опять въ Кремль.
Злоба Наполеона, вслдствіе постигшихъ его въ Москв неудачъ, была безпредльна. Сгорвшая Москва была отдана на разграбленіе. Святыни ея были осквернены. Его маршалы обдали на нашихъ св. престолахъ, спали въ алтаряхъ нашихъ храмовъ, какъ напримръ, Даву — въ алтар Чудова монастыря. Кремлевскіе соборы были страшно разгромлены, разграблены и осквернены. Въ Успенскомъ собор ставили лошадей. Вокругъ собора стояли горны, въ которыхъ непріятели плавили въ слитки содранное съ иконъ золото и серебро. На царскомъ мст первопрестольнаго храма было написано мломъ: 325 пуд. серебра и 18 пуд. золота. Запись относилась къ захваченнымъ Святынямъ и древностямъ Москвы.
Вотъ чмъ ознаменовали свое пребываніе въ Москв носители западной культуры, поборники всяческихъ свободъ.
Разсчетъ на то, что посл захвата Москвы Императоръ Александръ запроситъ мира, не оправдался. Цлыхъ двадцать дней ждалъ Наполеонъ встника мирныхъ переговоровъ и… не дождался. А время шло, положеніе становилось все боле неопредленнымъ, полнымъ таинственныхъ предчувствій… Наконецъ гордость Наполеона поддалась, и онъ ршилъ самъ первый сдлать мирныя предложенія. Наполеонъ призвалъ маршала Лористона, вручилъ ему письмо, уполномочивавшее его открыть мирные переговоры, и отправилъ къ Кутузову въ лагерь при Тарутин, причемъ все безысходное положеніе французскаго императора выразилось въ послднихъ словахъ, сказанныхъ Лористону: «Я хочу мира, слышите, дайте мн его во что бы то ни стало! — только честь какъ-нибудь спасите!»
Въ отвтъ на предложеніе мира Лористонъ получилъ историческій отвтъ Кутузова, обрисовывающій его героическую душу: «Я подвергъ бы себя проклятію потомства, если бъ сочли, что я подалъ поводъ къ какому бы то ни было примиренію; таковъ въ настоящее время образъ мыслей нашего народа». А съ послднимъ совпадалъ и образъ мыслей Государя, который даже сдлалъ Кутузову выговоръ за то, что тотъ допустилъ къ себ Лористона.
7 октября Наполеонъ съ своей арміей оставляетъ Москву, приказавъ передъ отъздомъ взорвать Кремль.
Онъ началъ отступленіе по плодородной, богатой хлбными запасами Калужской дорог.
11 октября передовыя войска его заняли г. Малоярославецъ и готовились къ дальнйшему слдованію на югъ. Но на слдующій день, рано утромъ, сюда подошли передовыя колонны русскихъ войскъ подъ начальствомъ Дохтурова, за которыми невдалек слдовалъ Кутузовъ съ главными силами.
Дохтуровъ немедленно атаковалъ городъ и выбилъ изъ него непріятеля. Получивъ подкрпленія, французы снова заняли Малоярославецъ. Но тутъ завязался ожесточеннйшій бой, продолжавшійся весь день. Къ концу боя вс войска Кутузова подошли сюда и преградили Наполеону дальнйшее слдованіе на югъ. Нужно было или дать большую битву, въ род Бородинской, или отступать на западъ по опустошенной Смоленской дорог.
Наполеонъ находился въ это время въ селеніи Городн въ 10 вер. отъ Малоярославца. Здсь приготовлена была для него квартира. Великому завоевателю пришлось помститься въ мрачной и грязной изб бднаго ткача. Тяжелое впечатлніе произвело на Наполеона извстіе о положеніи длъ подъ Малоярославцемъ. Дальнйшій путь отрзанъ ему, его маневръ разстроенъ.
Что длать? Пробиваться или отступать?
Вечеромъ онъ созвалъ своихъ маршаловъ.
Наполеонъ услся у грязнаго стола. Передъ нимъ была разостлана карта Россіи. Помолчавъ немного, онъ началъ говорить о перемн, вызванной во всемъ положеніи длъ прибытіемъ Кутузова. Но вдругъ онъ умолкъ, взялся обими руками за голову и, опершись локтями на столъ, погрузился въ глубокое раздумье. Прошло боле часу, — императоръ оставался все въ томъ же положеніи; его глаза направлены были на карту, онъ какъ будто забылъ о присутствіи своихъ сподвижниковъ. Бессьеръ, Мюратъ и Бертье хранили молчаніе; они догадывались, какая страшная борьба кипитъ въ душ ихъ повелителя, и терпливо дожидались исхода. Наконецъ Наполеонъ очнулся. Онъ всталъ съ своего мста и объявилъ маршаламъ, что увдомитъ ихъ рано утромъ о своемъ ршеніи. Ночь императоръ провелъ крайне безпокойно. Онъ то ложился, то вставалъ, постоянно звалъ къ себ кого-нибудь.
Только на второй день къ вечеру, посл того какъ были получены извстія о новыхъ пораженіяхъ, нанесенныхъ французскимъ отрядамъ казацкими разъздами, Наполеонъ далъ приказъ объ отступленіи на Смоленскъ.
Это было уже не отступленіе, а бгство.
Началась потрясающая трагедія медленной гибели когда-то великой арміи.
Началась зима; французы, не привыкшіе къ русскимъ холодамъ, стали жестоко страдать отъ морозовъ; не имя теплой одежды, офицеры и солдаты кутались въ награбленные ими въ Москв мха, одяла, куски матерій, ризы священниковъ; кто не имлъ ничего, шелъ налегк, пока не падалъ и не замерзалъ. сть было нечего, питались чмъ ни попало, и главнымъ образомъ, трупами павшихъ лошадей. Посл пораженія французской арміи при Вязьм 22-го октября, при дальнйшемъ переход къ Смоленску и дальше къ Вильн, бдствія стали еще ужасне. Исчезла всякая дисциплина, всякая доблесть, никакое человческое чувство уже не волновало боле этихъ несчастныхъ, этихъ медленно движущихся по необозримой снжной равнин призраковъ. На каждомъ шагу встрчались бывшіе бравые офицеры, прикрытые лохмотьями, опиравшіеся на сучковатыя палки; волосы и бороды въ ледяныхъ сосулькахъ. Поминутно слышались ихъ мольбы о помощи. Несчастіе сравняло вс положенія; напрасно нкоторые офицеры пробовали командовать — никто не обращалъ на нихъ вниманіе… Голодавшій полковникъ принужденъ былъ выпрашивать кусокъ сухаря у рядового солдата, у котораго они еще водились… Многіе отъ голода и холода обращались въ идіотовъ, жарили и пожирали трупы своихъ товарищей…