Юдифь
Шрифт:
За все это время не упало ни капли дождя, и от подготовленных нами резервуаров не было никакого проку, а запасы воды уменьшались с невероятной скоростью.
Утром одиннадцатого дня дозорные увидели неподалеку от городских стен Ахиора, того самого гонца от Олоферна, что принес нам дурные вести в день нашего праздника. Ассирийцы связали его и оставили стоять у ворот города.
Градоначальник Озия сначала подумал, что нас хотят выманить из города, но потом понял, что это не так, и велел нашим солдатам привести связанного.
Сыны Израиля приблизились к Ахиору, развязали его, привели в Ветилую,
— Поведай нам, за что твой повелитель так унизил тебя, почему решил тебя, связанного, выдать врагам? — спросил Озия. Ахиор простерся перед ним, поцеловал землю и ответил так:
— О вождь и повелитель, ибо с этой минуты ты — мой господин! Прежний мой господин Олоферн предал меня проклятию. Я утратил его доверие после того, как сказал ему, что вы не желаете сдаваться, ибо ваш Бог вас защищает, и что не пристало нам сражаться с теми, у кого есть защита в ином мире, там, где что-либо изменить выше человеческих сил. И еще я посоветовал предложить вашему народу сдаться, не заставляя вас отрекаться от вашего Бога. Олоферн пришел в бешенство и заявил: «Я не боюсь ничьих богов, а тем более бога столь малочисленного и непримечательного народа. Ибо нет на свете бога, кроме Навуходоносора. Ты же, Ахиор, усомнившийся в справедливости моего решения, не увидишь лица моего с этого дня и до тех пор, пока я не проучу дерзкое племя, отказавшееся покориться моей силе. В тот же день, когда я их завоюю, тело твое пронзят мечи моих солдат и пики моих слуг и ты разделишь участь народа, чью веру решился отстаивать передо мной».
— Неужели ты думаешь, что мы так легковерны и не понимаем, что ты — лазутчик? Мы не забыли, как ты приезжал к нам с угрозами! — в гневе вскричал Озия.
— Сжальтесь, — возопил Ахиор, — ведь я впал в немилость у своего господина, желая помочь вам!
— Не верим мы тебе, подосланному врагами, ты — слуга Олоферна и достоин только смерти!..
Но при этих словах Озии поднял руку Иоаким, и все взоры устремились на него.
— Мы не станем тебя убивать, но тебе придется открыть нам все, что ты знаешь о своем повелителе и о его войске. Пока ты нам нужен — будешь жить. Постарайся-ка служить нам своими советами лучше, чем ты служил своему недавнему повелителю.
И городские старейшины удалились во дворец, ведя за собой злополучного пленника с намерением допросить его и понять, какая от него может быть польза.
Глава одиннадцатая
На тридцать четвертый день ассирийской осады горожане Ветилуи пали духом.
Истощились запасы воды.
Дети изнемогали, женщины и подростки теряли сознание от жажды. Обессиленные люди лежали в домах или просто падали на площадях.
В душах когда-то почтенных и богобоязненных наших граждан угнездился порок: слуги перестали повиноваться господам, дети не покорялись родительской воле, а на улицах в ночные часы случался и блуд.
Двое купцов, Эбед и Ифтах, открыто порицали священников, которые своим упрямством вызвали гнев Олоферна.
Они ходили по городу в сопровождении вооруженных слуг, а Озия не решался их арестовать.
Духбунта витал в воздухе, все опасались другдруга, и наша готовность сопротивляться Олоферну
Ивот, на тридцать четвертый день ассирийской осады, в мои покои вошла служанка Шуа. Она приблизилась ко мне и осторожно, чтобы ее слов не услышали другие слуги, произнесла:
— Госпожа моя, я была на главной площади. Ко мне подошел начальник городской стражи и послал за тобой. Тебе велено как можно незаметнее, закрыв лицо платком и взяв меня с собой, прийти в городскую ложу. С тобой желают говорить градоначальник Озия и первосвященник Иоаким.
Услышав эти слова, я подумала, что у моей служанки от жажды помутился рассудок.
Мне показалось в высшей степени неправдоподобным, чтобы в столь тяжелые времена наши старейшины собирались терять время на беседу с женщиной.
Но когда Шуa совершенно ясно передала мне приглашение в третий раз, я убедилась, что она в здравом рассудке, и, прикрывая лицо платком, отправилась на встречу, которую так неожиданно назначили мне городские сановники.
Трепет и любопытство настолько подгоняли меня, что служанка едва за мной поспевала.
И как ни пугала меняэта встреча, мне больше всего не терпелось узнать, что же такое хотят они хотят услышать от вдовицы иудейской, почему они готовы тратить со мной свое драгоценное время.
Шуа молча следовала за мной. Казалось, что она не меньше меня была удивлена происходящим.
Иоаким и Озия встретили меня в обширной зале.
Оба они сильно изменились с тех пор, как всех нас постигла общая беда.
Я поняла, что люди, которые принимают решения относительно судеб других, всегда выглядят жестокими, а взгляд их неизбежно принимает холодное выражение.
В то же время они были какими-то еще более растерянными и жалкими, чем прочие горожане.
Иоаким заговорил, не желая терять ни минуты:
— Ты и в самом деле так хороша, как мне рассказывали. Ты красивее всех женщин, которых я когда-либо видел в своей жизни. Мне все о тебе известно. Ты вдова, и все говорят, женщина порядочная, умная и решительная. Я знаю, как ты два года соблюдала траур по своему покойному мужу. И потому полагаю, что только тебе, женщине избранной и возвышенной, по силам избавить от гибели наш народ.
При этих словах меня бросило в дрожь.
Мелькнула мысль, что и у него от жажды помутился разум, если он верит, что одна-единственная женщина может своими слабыми силами принести спасение всему народу
Градоначальник Озия глубоко вздохнул и сказал ему:
— Скажи ей все. Изложи свой замысел, хотя мне и кажется, что он обречен на неудачу.
— А у тебя есть лучший? — спросил его Иоаким.
— Нет.
— Тогда попытайся и ты поверить в то, в чем я убежден. Даже чудо становится возможным, если опирается на веру.
И, повернувшись ко мне, первосвященник Иоаким продолжил, не спуская с меня ледяного взгляда:
— В городе вот-вот разразится бунт. Жителям Ветилуи нужна надежда, надежда и спасение. Допросив Ахиора, мы многое узнали об Олоферне. Он не только хитрый и коварный полководец. Он ценит прекрасное, любит искусство, подчиненные его боятся и почитают, потому что он не проиграл ни одной битвы. Он оказался предусмотрительнее и мудрее всех своих врагов.