Юдоль
Шрифт:
А потом сумрачный коридор, к которому Кай уже пригляделся, наполнила тьма. Она непроглядными клубами спустилась из открытого люка и отозвалась цоканьем: раз, два, три. Едва третьи коготки коснулись пола, странно застывшая за спиной Кая Каттими отпустила тетиву. Раздался глухой звук, вой, и вслед за этим Кай один за другим выпустил пять зарядов. От грохота и усилившегося воя уши на мгновение заложило, затем почти сразу настала тишина, запахло гарью, обдало запахом гнили и могильной вони, и где-то над крышей вдруг захлопали огромные крылья.
— Сейчас, — осипшим голосом пробормотала за спиной Кая девчонка и защелкала огнивом. — Сейчас зажгу лампу.
Через час, когда первые лучи солнца развеяли сумрак на узких туварсинских улочках, не только вдруг разом осмелевший Наххан, слегка заикаясь, покачивался на дрожащих ногах среди трех трупов, но и начальник стражи, и даже проклявшая узкие гостиничные лестницы Алпа тоже осматривали убитых.
— Вот это горшечник с верхней улицы, — пробормотал начальник стражи у первой убитой твари, которая напоминала человека лишь отдаленно. — Точнее, был горшечником. Не узнал бы, но ухо у горшечника было обожжено. Одна мочка нормальная, а другой вовсе не было. Полгода назад пропал. Семья его в крови плавала — жена и двое ребятишек, а сам пропал. Вот оно как выходит.
Кай с трудом сдерживал приступы рвоты. То, что некогда было горшечником, теперь более всего напоминало оживший ночной кошмар. Спина странного создания была изогнута подобно коромыслу, пальцы на ногах и руках обрели звериные когти, лицо приобрело звериные черты, кожу покрывали грязные желто-зеленые бляшки, на затылке среди струпьев торчали короткие рога. Чудовищу оставалось до устроивших засаду смельчаков каких-то десять шагов.
— А это пекарь! — донесся возбужденный голос Наххана. — Я его по порткам узнал. У него у одного были красные портки, смотрите-ка, до сих пор в муке, а его тоже уже с полгода не стало. А вот это рыбак. Имени не знаю, но свеженький. Почти непохож на зверя. Его стрела прямо в горло подсекла. А остальные стреляные. Насквозь все, и стену мне в конце коридора зарядами посекло.
— Две недели, как тот, третий пропал, в порту еще, — отметил начальник стражи и повернулся к Алпе. — Что скажешь? Что это за колдовство? И о какой мерзости с крыльями говорит охотник?
— Есть след, есть, — зачихал от пыли, спрыгивая из люка, стражник. — Эти трое с соседнего дома спрыгнули, с той стороны черепица сдвинута, но на коньке кто-то стоял. Вот.
Стражник показал снятый с конька оголовок. На керамической поверхности темнел грязный след.
— То ли гниль какая, то ли гной, — поморщился стражник. — Но воняет так, что чуть с крыши не свалился.
— Это не человеческое колдовство, — медленно выговорила Алпа. — Пустотное. И с ним человеку бороться невозможно.
— Невозможно? — побагровел начальник стражи. — А вот это что? — Он пнул ногой труп горшечника. — Это разве не борьба? Отправляйся-ка, почтенная Алпа, к своим колдунам и смотри в своих свитках, что там говорится о крылатых колдунах, откуда бы они ни были — из Пустоты, из-под земли, с неба. Все выясни!
Колдунья поджала губы, прошипела что-то едва слышное и отправилась прочь, а начальник стражи наклонился и выдернул из когтей горшечника лоскут темной ткани.
— Это еще что?
Кай наклонился, потом повернулся к Каттими.
— Мое, — шмыгнула носом девчонка. — Лоскут от моего балахона.
— Такшан… — с ненавистью прошептал Кай.
— Выходит, они за мной шли, — продолжила Каттими. — Ну так ведь и стрелой тоже в меня целили…
— Чем же ты им досадила? — сплюнул начальник стражи. — Впрочем, будь я помоложе, тоже бы на такую красоту запал. Ты уж сберегай подругу, парень, такие не в каждом городе даже по одной случаются. Как же нам с этой нечистью бороться-то? Если она и на крыльях к тому же…
— На крыльях, скорее всего, За нами идет… — задумался Кай, опустился на колени, сморщившись, наклонился к телу горшечника. — Есть у нее к нам какой-то счет. К нам или к Каттими… Она над нами еще в степи кружила. И ведь не пустотник какой, с разумением, оказывается…
— Она, может, и кружила над вами в степи, а у нас тут который месяц уже кровь и смерти! — выругался начальник стражи. — Да и кто у нее в команде? Наши мерзавцы, наши!
— Запах… — пробормотал Кай. — Опять знакомый запах… Словно и мертвечиной отдает, и рыбой одновременно…
— Подожди, — прошептала Каттими. — И я помню этот запах. Позавчера. Еще подумала, что лошадки наши задохнутся у этого старика…
— Обход домов делали? — спросил Кай у начальника стражи. — Хотя бы в верхнем городе после всех этих смертей обход домов делали?
— Не один раз! — гаркнул начальник стражи и цыкнул на вытянувшегося стражника. — Иди, воин, вниз, пусть поднимаются уборщики сюда. Да с мешками, нечего народ страстью этакой пугать.
— А дом Шехура? — прищурился Кай. — За высоким забором, за клепанными бронзой воротами?
— Все проверяли! — отрезал начальник стражи. — И дом Шехура тоже проверяли. Да и чего там у него проверять, он же клей варит из рыбьего выброса. Там у него вонь такая, что соседи съехали давно, а в клееварню и вовсе не заглянешь, глаза наружу выскакивают…
Последние слова начальник стражи произнес медленно, затем наклонился, почти вовсе уткнулся носом в уродливый труп горшечника и, обернувшись в сторону испуганного Наххана, прошипел чуть слышно:
— Слышишь, хозяин? Чтобы никому ни слова! Понял?
Три десятка стражников, вооруженных пиками и арбалетами, перекрыли верхнюю улицу. Еще два десятка заняли соседние дома, в которых и в самом деле не было жителей. Полсотни стражников вместе с начальником стражи, Алпа с двумя увешанными амулетами подручными и охотником с Каттими расположились на нижней. Никогда Кай не видел одновременно столько разряженных, как на весеннюю хиланскую ярмарку, туварсинцев. Если бы не полсотни всадников, отправленных в прибрежные рыбацкие деревни, вся гвардия Туварсы расположилась бы в верхнем городе.